Они сознавали, что вдыхают разреженный бодрящий воздух, почти не отличающийся от того, что на горных вершинах, но с одним-двумя незнакомыми элементами и привкусом азота. Такой воздух усиливал веселость, немного учащал и дыхание, и пульс.
"Проклятье! - выкрикнул возмущенный Стилтон, как только обнаружил, что и движение корабля, и состав воздуха регулировались по системе дистанционного управления. - Это противозаконно, это - нарушение приличий и порядка! Правительству США немедленно следует что-то предпринять!"
"Боюсь, - заметил Гейлард, - что мы вне юриспруденции США и всех других правительств Земли. Ни один реактивный самолет не смог бы достичь воздушного пространства, которое мы проходим; спустя минуту мы достигнем межзвездного пространства. Предположительно, этот корабль возвращается туда, откуда прибыл, и мы летим в нем".
"Абсурд! Бессмыслица! Насилие! - голос Стилтона был подобен рычанию и слегка приглушен за счет воздушной среды. - Я всегда придерживался мнения, что космическое путешествие абсолютно несбыточно. Даже ученые Земли не смогли изобрести космический корабль; и нелепо допускать, что высокий интеллект, способный на такое изобретение, мог бы существовать на других планетах!"
"Как же в таком случае, - спросил Гейлард, - вы оцениваете данную ситуацию?"
"Этот корабль, конечно, дело рук человека. Это, должно быть, новый и сверхмощный тип реактивного самолета, изобретенный русскими, оснащенный автоматическим или радиоуправлением, что, вероятно, позволит нам приземлиться в Сибири после путешествия в верхних слоях стратосферы".
Гейлард улыбнулся с мягкой иронией; он почувствовал, что может спокойно прекратить этот спор. Отойдя от Стилтона, который с угрожающим видом рассматривал через иллюминатор удаляющую Землю, береговые линии Северной Америки вместе с Аляской и Гавайским островами, Гейлард присоединился к тем, кто продолжал осмотр корабля.
Некоторые ученые все еще считали, что на корабле, должно быть, все же находятся живые существа; но тщательный осмотр каждого отсека, каждого угла и щели привел к прежним результатам. Отказавшись от поисков, люди начали снова осматривать машинное оборудование, движущую силу и принцип работы которого они все еще были не способны постичь. Озадаченные и растерянные, ученые рассматривали панель управления, на которой кнопки сами время от времени опускались и поднимались, как будто их касалась невидимая рука. После таких манипуляций каждый раз следовали некоторые изменения скорости либо смещение курса, возможно, чтобы избежать столкновения с обломками метеоритов. Хотя люди ничего определенного не смогли узнать о двигателях, вскоре выяснились некоторые странные факты. Двигатели не были реактивными, так как не наблюдалось шумов и вспышек. Работа делалась бесшумно, отсутствовала вибрация. Не виделось никакой механической работы, кроме изменения положений кнопочных переключателей, да некоторые приборы вдруг начинали светиться голубым светом. Этот свет, холодный, как сверкание арктического льда, не походил на электрический, он наводил на мысль о неизвестном виде радиоактивности.
Спустя некоторое время Стилтон присоединился к тем, кто стоял около панели управления, и, с возмущением бормоча что-то о незаконных и противонаучных действиях, он некоторое время смотрел на клавиши, а затем, сжав пальцами одну из них, попытался осуществить управление движением корабля.
К его удивлению (и удивлению его спутников), клавиша осталась неподвижной. Стилтон нажимал все сильнее, вены выступили у него на руке, и струйки пота потекли По лицу. Затем он с отчаянным усилием попробовал и другие клавиши, но результат был тот же. Очевидно, работать у панели мог только невидимый оператор.
Повторяя свою попытку, Стилтон подошел к клавише большого размера и иной формы. Прикоснувшись к ней, он вскрикнул от боли и с трудом отдернул руку. Клавиша была холодной, как будто имела температуру абсолютного нуля; она действительно обожгла его пальцы ледяным холодом. После этого он отказался от дальнейших попыток вмешательства в работу приборов.
Гейлард, понаблюдав это "представление", перешел в один из главных отсеков. Сидя на исключительно мягком и упругом диване, он любовался захватывающим зрелищем. За бортом весь мир, огромный, сияющий, многоцветный, проплывал перед кораблем в черном звездном пространстве. Ужасающие космические бездны, немыслимая бесконечность наплывали, и Гейлард в течение нескольких мгновений испытывал боль и головокружение, осознавая все это, он был охвачен всеподавляющей, необъяснимой паникой.
Позднее странным образом чувство страха уступило место восторгу от надежды на путешествие по безмолвным небесным просторам и пустынным берегам. Забывая об опасностях, об ужасном отчуждении от привычной человеку окружающей среды, Гейлард погрузился в магическое ощущение своего чудесного путешествия и необычной судьбы.
Остальные его спутники были менее способны самостоятельно ориентироваться в таких странных обстоятельствах. Бледные и подавленные, с чувством невосполнимых потерь и страхом перед сплошными опасностями и головокружительной путаницей, они наблюдали удаляющуюся Землю, с которой попали на корабль так неожиданно и необъяснимо. Многие из них от страха лишились речи, поскольку более четко осознали свое бессилие в плену у могущественной и непознаваемой силы.
Некоторые пытались бессвязной и громкой болтовней скрыть свое смятение. Трое репортеров жаловались на невозможность связи с журналами, представителями которых являлись. Джеймс Грешем, мэр, и Уильям Полсон, шеф полиции, пришли в замешательство и растерянность, не зная, что делать и что думать. Они находились в обстоятельствах, которые, казалось, полностью аннулировали их обычную гражданскую значимость. А ученые, как и можно было ожидать, разделились на два лагеря. Более радикальные и предприимчивые приветствовали все, что ждало их впереди (ради познания); в то время как остальные принимали судьбу с разной степенью опасений, протеста и сопротивления.