Марсель Пруст начинает свое послание, цитируя самого Дарлю и напоминая ему, что преподаватель говорил о молодых людях, которые «…слишком рано приобретают досадную интеллектуальную привычку, раздваиваются, если можно так выразиться для краткости, не могут ничего сделать и ни о чем подумать без того, чтобы их сознание не изучило и не проанализировало их поступки и мысли». Встревоженный Марсель признается, что он узнал в этом портрете самого себя: «Когда я начал в возрасте четырнадцати или пятнадцати лет замыкаться в самом себе и изучать мою внутреннюю жизнь, это не вызывало страданий, совсем напротив. Позже, к шестнадцати годам, это стало невыносимо, особенно физически, я испытывал крайнюю усталость, что-то вроде одержимости». Через несколько лет характер самоанализа будущего писателя изменился, став более интеллектуальным. И хотя это принесло ему некоторое облегчение, теперь он был более не в состоянии испытывать прежнее наслаждение от произведений литературы. Например, когда он с увлечением читал Леконта де Лиля, его другое «я» наблюдало за «я» читающим, искало причины его удовольствия. Более того, в его голове сразу же возникали критерии красоты, совершенно противоположные тому, что он находил у де Лиля. В результате Марсель ощущал себя полностью потерянным, он признавался, что вот уже целый год не мог ничему вынести объективную оценку. Он просил учителя дать совет в том, каким образом избавиться от мучающего его раздвоения.
В центре размышлений Пруста оказывается одна из важнейших проблем в истории современной философии. Речь идет о развитии самоанализа, рефлексии, погружения в себя, о поиске собственной идентичности, которые с конца XVIII века занимают все большее место в европейской культуре и предполагают то самое разделение на «я» действующее и «я» наблюдающее, о котором рассуждает Марсель Пруст в своем письме. Второе «я», постоянно наблюдающее за первым, представляет собой интериоризированную форму внешнего контроля: если в предшествующие эпохи человек контролировался извне, например с помощью церковной исповеди, то для современного этапа развития общества, по мнению Мишеля Фуко, внешний дисциплинирующий контроль дополняется субъективирующими практиками — разнообразными методами, предлагающими человеку самостоятельно анализировать и исправлять свое поведение.
Рефлексия Пруста, о которой он рассказывает в послании Дарлю, прежде всего направлена на анализ его впечатлений от литературных произведений. Творчество Леконта де Лиля, которое упоминается Прустом, действительно требовало переоценки. Поэт-парнасец, в 1886 году принятый в Академию изящной словесности и считавшийся в лицейские годы Пруста лучшим французским поэтом, несмотря на свой высокий литературный статус, постепенно теряет влияние на умы молодежи вместе с Теофилем Готье, роман которого «Капитан Фракасс» также часто упоминает начинающий писатель в числе произведений, которые ему особенно нравились. Парнасская школа в 1880-е годы активно популяризируется (стихи Сюлли Прюдома и Коппе входят в число изучаемых в школе), однако за этим триумфом прячется потеря интереса к ней со стороны молодых литераторов, увлеченных декадансом и символизмом. Это изменение и фиксирует Пруст, демонстрируя исключительную для такого молодого автора чувствительность к трансформациям литературного поля.
Отметим, что, несмотря на сложность идей, которые привлекли его внимание в курсе Альфонса Дарлю, они в целом соответствуют тому, что изучали французские лицеисты в эпоху Пруста. Марсель мог бы познакомиться с проблемой рефлексирующего сознания в любом другом французском лицее. Идеи Дарлю не были исключительными: как и целое поколение школьных философов конца XIX века во Франции, преподаватель Пруста был последователем учения Канта. Класс философии, подобный тому, что посещал Марсель Пруст, был описан, например, Морисом Барресом в его романе «Лишенные почвы» (1897): речь в нем идет о господине Бутейе, который преподавал в Нанси в конце 70-х годов XIX века. Бутейе, как и Дарлю, очаровывает своих учеников глубиной размышлений, открывающей им самые широкие горизонты. Он, так же как Дарлю, является последователем Канта и утверждает, что «мир подобен воску, на котором наше сознание, как печать, оставляет свой след». Важность субъективной составляющей в познании реальности, как видим, была идеей крайне распространенной в философии эпохи: два талантливейших французских автора упоминают о ней в своих произведениях, описывая годы учебы своих героев в средней школе.