Спрятав лицо в ладонях, я мысленно застонала. Боже! С ней порой так непросто!
— Нет, Лотти, я не собираюсь принимать ничьи ухаживания! Я лучше без оглядки сбегу с этого маскарада, чем выдержу общество какого-нибудь препротивного моржа. Никто не смеет покушаться на мою свободу.
— Но ведь никто не заставляет тебя терпеть общество этих моржей! — запротестовала Шарлотт, уставившись на меня так, будто видит впервые. — Знаешь, я тут подумала и сделала вывод о том, что твои обвинения в сторону мамы безосновательны. Мне всё же не кажется, что она устроила маскарад с целью найти тебе кого-нибудь. Это ведь глупо и неправильно — рассылать приглашения неженатым мужчинам. Она прекрасно понимает, что брак возможен только по любви.
— Понимает? — я сардонически усмехнулась. — С чего бы ей это понимать? Разве она вышла замуж по любви, а не по настоянию дедушки, который в отце души не чаял?
В спальне мгновенно повисла тишина. Конечно, я ступила на запретную территорию, которую и Шарлотт, и Розалинда, и даже отец старательно обходили за сотни миль. Но ведь это так очевидно! Мама не любила отца — с её стороны не было ни единого проявления этого чувства, священного и прекрасного. Они не скрывали историю знакомства: в свои юные годы отец, рано потерявший родителей, трудился то тут, то там, и однажды устроился мальчиком на побегушках в текстильную фабрику отца Розалинды, Фергуса Бэлфора. Пару раз ему довелось ночевать на фабрике, и дедушка, задержавшийся с бумагами в своём кабинете, нашёл Тома, уснувшего в коморке электрика. Но Фергус не наказал его и не уволил. Он завалил нашего отца работой, а впоследствии сделал своим помощником. Они действительно стали близки друг другу, Том видел в Фергусе своего наставника, почти родню. А затем на ужине в Роузфилде он встретил маму — восемнадцатилетнюю высокомерную и избалованную девицу. По словам отца, он сразу в неё влюбился. По словам матери, «вытаращился на меня, как сумасшедший, а я не знала, куда себя деть от его надоедливого общества».
Дедушка вручил ему Розалинду, как медаль за годы верной службы. Так он решил судьбу их союза. Теперь мама решала мою судьбу. История повторялась, но с единственным явным отличием — Фергус не руководствовался жаждой материального благополучия Розалинды, в то время как она была ослеплена идеей найти мне влиятельного супруга и выйти из надвигающегося на нас безденежья ценой моей свободы.
Однако те времена давно прошли. Мы, женщины, перестали быть простым дополнением к мужчине, мы обрели силу и голос, принадлежащие нам по праву. И я не собираюсь идти на поводу устаревших взглядов своей матери. Если ей так нужны деньги, я достану их, но не путем замужества. В конце концов, у меня прекрасное образование и, что немаловажно, грандиозные планы на жизнь. А эта маленькая шалость… пусть она послужит Розалинде уроком.
Тем временем, затянувшуюся неловкую паузу прервал скрип двери. Мы синхронно повернули головы на источник звука, и я облегчённо вздохнула, увидев бледную, как смерть, мисс Синклер. В ладонях пожилой женщины была крепко зажата чёрная вуалетка.
— Боже милостивый! — воскликнула она, когда увидела мой наряд. — Розалинда убьёт тебя, моя дорогая, а затем она убьёт меня, когда увидит, во что ты вырядилась. Где то платье, которое миссис Маклауд оставила для тебя?
Я забрала из рук домоправительницы чёрную вуалетку и подошла к зеркалу, надевая аксессуар на голову так, чтобы не повредить причёску. Когда мой образ оказался завершён, я, а вместе со мной и Шарлотт, и мисс Синклер, изумлённо вздохнули. Превосходно. Просто превосходно. Я выглядела так, как должна была выглядеть дочь на маскараде, с размахом устроенном всего через год после смерти её отца. Чёрное шёлковое платье в пол изящно струилось по моему телу, подчёркивая изгибы и скрывая несовершенства, а глубокий вырез на спине не оставлял воображению никакого простора. Я была высокой, но недостаточно, чтобы обидеть мужское самолюбие, даже на шпильках, так что платье смотрелось на мне исключительно. Его дополняло дорогое жемчужное ожерелье и тяжелые серьги, а завершала мой трагичный и элегантный образ чёрная вуалетка — особенный аксессуар, прячущий моё лицо, как маскарадная маска. Всё было до мельчайших деталей идеально. Мой наряд был совершенен. Он обещал притягивать к себе все взгляды и усмехался этому нелепому правилу, придуманному Розалиндой для сегодняшнего маскарада — никаких траурных оттенков.
Что ж, сейчас я была самим олицетворением траура. Остался лишь последний штрих — слезинка, одиноко стекающая по моей смуглой щеке. Но это несколько позже.
— Мисс Синклер, молю вас, вразумите её! Мама будет вне себя от ярости, когда увидит это безобразие! — внезапно взмолилась Шарлотт, бросившись к остолбеневшей домоправительнице. — Пожалуйста, пока не поздно!