Выслушивая упрёки Розалинды, колючие и холодные, как осколки льда, я так крепко сжимала кулаки за спиной, что ногти начали больно впиваться в ладони, и от этого лицо моё наверняка казалось ещё более напряжённым. Да как она смеет? Все мои незначительные прихоти были платой за жизнь в этой тюрьме! Я всегда стремилась к свободе, но была вынуждена днями и ночами смотреть на настоящий мир сквозь окно, забранное железной решёткой. И писать об этих мирах, о мирах, о которых я ни черта не знаю! Я молила отпустить меня в Кембридж, только бы быть как можно дальше от Розалинды и этого жуткого дома. «Не прекословили». Ха! Как же! Ни мать, ни отец не приняли мою просьбу сразу, пока она не превратилась в безжалостный ультиматум. И как она могла посягнуть на святое — на готовку завтраков с Морной? Разумеется, ведь наша добродушная кухарка заменяла мне мать.
Почувствовав себя котёнком, которого ткнули в изодранную его когтями мебель, я насупилась и уже собралась до последнего отстаивать свою правоту, когда Розалинда подняла в воздух ладонь и уже более спокойно продолжила:
— Если ты хочешь знать, я нисколько не жалею о своём решении не рассказывать тебе о готовящемся маскараде вплоть до твоего приезда. Я же знала, что ты закатишь истерику в любом случае. Одно письмо ничего не изменило бы.
Я обиженно сверкнула взглядом.
— Разве я когда-либо закатывала истерики?
— А разве я когда-либо давала тебе для этого повод? — парировала она. — Клянусь, Эйла, Кембридж сделал тебя просто невыносимой. Хотя, будь здесь твой отец, ты была бы покладистой, как голодная кошка. И это несмотря на то, что он сделал.
Я ошарашенно вздохнула, а она кивнула в сторону тропинки и возобновила путь. Догнав её, я выпалила то, что яростно бурлило во мне с того самого момента, как я увидела это злосчастное платье в руках Шарлотт.
— Я не глупая девочка, мама, и я прекрасно знаю, для чего ты устраиваешь этот маскарад!
— О, неужели?
— Последний бал в нашем поместье проводился тогда, когда у отца на фабрике начались проблемы. В те дни ты тоже что-то напевала о «необходимости» и «тяжёлом годе», но ведь было очевидно, что истинная причина крылась в наличии у вас сразу двух незамужних дочерей. Разумеется, когда дела плохи, почему бы не показать нас миру в самом выгодном свете! Ты ведь всегда играла по-крупному, простые приёмы не для тебя — нужен выбор, огромный выбор неженатых снобов во фраках, получивших позолоченные приглашения с твоей печатью! Тогда это сразу сработало: у Шарлотт, наконец, появился ухажёр, который в случае их женитьбы не откажет в финансовой помощи новоиспеченным родственникам. Итак, осталось выполнить несложные арифметические махинации: каков будет ответ, если в условии задачи у нас имеется ещё одна незамужняя молодая девушка и грядущий бал-маскарад?
— В самом деле, Эйла, каков же?
— У нас заканчиваются деньги, — слова мои горьким привкусом отозвались на кончике языка. Розалинда посмотрела в сторону. — Ты поэтому наплевала на наш с отцом уговор? И насколько все плохо? Не могу поверить! Это так на тебя похоже! Спустить остаток средств на какие-то… смотрины! И снова с размахом, ведь ты не можешь допустить новой волны сплетен о нашем материальном состоянии! Уму непостижимо!
Разоблачение глубокой тенью легло на её лицо. В то время как мои лёгкие работали почти как насосы, она, кажется, и вовсе не дышала. Розалинде совершенно не нравилось, когда её загоняли в угол, а мне не нравилось то, что той, кого загнали в угол, на самом деле была я. Чувства во мне полыхали настолько жгучие, что контролировать их с каждой секундой становилось всё труднее. Я уже проявила слабость и поддалась гневу, разодрав платье в клочья, но этого было недостаточно. Мне хотелось волосы на голове рвать, выть и молить о пощаде, но только ни за что и ни при каких обстоятельствах не соглашаться с уготованной для меня судьбой. С повторением судьбы Шарлотт… бросить учёбу и все свои мечты возложить на алтарь материального благополучия нашей семьи… для меня это стало синонимом самой смерти.