В субботу вечером Палага сама послала Ешку к Саньке в Еласы. Не прошло и часа, как они прикатили в Нуженал. Вместе с ними приехал и Мамлей. Думали увидеть князя в постели, а он встретил их на крыльце и обнял так крепко, что друзья поняли — Акпарс будет жить.
— Как теперь на охоту ходить? — шутливо спросил Акпарс.
— Не рано ли про охоту задумался, князь, — сказал Санька в том же шутейном тоне. — Свияжский воевода двух нарочных посылал. Повелевает восстановить горный полк в прежнем числе.
— И что ты сделал?—уже серьезно спросил Акпарс.
— А что я могу сделать?
— Люди по домам бегут,— сказал Топейка.
— Сколь человек потеряли под Чалымом?
— Убыль велика: триста человек,— ответил Санька.
— Зачем неправду говоришь?—вмешался в разговор Мамлей. — Убито сорок человек, не больше. Остальные раны по домам зализывают.
— В полку их нет. Стало быть, убыль.
— Полк в Еласах держишь?
— Весь. Бездельничать не даю. Дома строим, церкву новую отцу Симеону заложили.
— Ты слышал, Мамич-Берды объявил себя ханом?—спросил Топейка.
— Слышал. Недаром свияжский воевода о горном полку забеспокоился.
— Эх, опять со своими воевать придется!—огорченно воскликнул Топейка и сплюнул сквозь зубы.
— Раньше, когда шла война, мы дрались со всеми, с кем надобно.
— А теперь? — Санька перестал жевать, ожидая ответа.
— Пока я здесь лежал без дела, я много думал. Выходит, что сейчас самое время горный полк распустить по домам. Пора зимней охоты близко, людям жить надо.
— Да ты в своем уме, князь? Я сам братоубийству противник, но... Государь нас за это не помилует.
— Верно надумал Аказ, верно! — воскликнул Мамлей.— Я ведаю кормежкой полка, знаю. Если на зиму полк оставить — весь Горный край объедим. Мы тогда из хороших людей дармоедов сделаем. На охоту ходить некому, за сохой ходить некому, а жрать—целое войско. А где жратву брать, если за сохой ходить некому?
— Я все это понимаю, Мамлей, но кругом посмотри,— сказал Санька.— Полк распустить легко, а кто нас от Мамича защитит? Он в Чалыме, совсем рядом.
— Ты слышал, что Топейка сказал? Он со своими воевать не хочет. А другие, ты думаешь, хотят?
— Где там,— сказал Топейка.— Война всем надоела. Никто воевать не хочет.
— А луговые?
— Им тоже опротивело, на коне сидя, жить.
— Луговые тоже хорошо понимают, — сказал Акпарс, — если будет ханство, войны не миновать. Не будет Мамич-Берды — станет мир. Их только страх в войске держит. А знаете, чего они еще боятся? Нас боятся — горного полка! Если бы они знали, что за службу хану их русские карать не будут, они давно бы ушли от Мамич-Берды. Он на этом страхе, как на цепи, их держит.
— Ах, пропади он пропадом! — притопнув ногой, сказал Ешка.— Так надо же луговым сказать, что кары им не будет. Слушай, Сань, давай по старой памяти на лодке по Кокшаге махнем. Эх, было времечко — вспомнить приятно!
— Сидел бы уж на месте, пень, — сказала Палата.— Без тебя не скажут.
— Ешка верно говорит, — заметил Топейка. — Надо к луговым людей послать, и я знаю кого. Ты помнишь, Саня, Алтыша?
— Чего ж не помнить. В плен взят вместе с сотней. Я повелел их отпустить еще позавчера.
— А они не ушли.
— Как не ушли?
— Выздоровления Акпарса ждут. Говорить с ним хотят. Мамич- Берды больно сильно ругают.
— Пусть ждут меня, — сказал Акпарс. — Завтра мы с Саней поедем в Свияжск. Приеду — с ними поговорю.
— Это кто поедет в Свияжск? — раздался голос Палати, на этот раз с печки.
— Мы, — простодушно ответил Санька.
— Ты поезжай хоть в тартарары, а князь будет сидеть дома до первых морозов. Разве для того я его выходила, чтобы он сызнова простыл да и умер?! Да с такой раной, да в такой дальний путь — мыслимо ли дело?
— Ты, старая, не забывай, — Ешка погрозил пальцем в сторону печки. — У князя на плечах вся земля горная, ему около твоего сарафана сидеть негоже.
— С этими мужиками одно горе, — ворчала Палата, слезая с печки. — Ну чево расселся, рыжая сатана? В дорогу собирайся!
— Да я-то куда?
— Неужто ты думаешь, что хворого без своего догляду отпущу? Вместе со всеми поедем!
Свияжский воевода Петр Шуйский (племянник Александра Горбатого-Шуйского) как узнал, что Мамич-Берды стал ханом, сразу забеспокоился. Он помнил, что воевода Салтыков погиб из-за Мамич-Берды, и потому этого лесного разбойника сильно побаивался. Он сразу запросил из Казани два полка и передал наказ горному полку, чтобы быть настороже. Гонец из Елае привез неутешительную весть: воевода Акпарс тяжело ранен и болен, может и умереть. Не успел Шуйский отправить второго гонца, а Акпарс — неожиданно сам на дворе. Шуйский с Акпарсом встречался не часто, но уже успел полюбить его за простоту, за мудрость и справедливость. Из всех инородцев, перешедших на службу к русским, он верил только одному Акпарсу.
После ласковой встречи и разговоров о том, о сем приступили к деловой беседе.
— Что про самозваного хана скажешь? — спросил князь.— Я, грешным делом, Акрама не боялся, а этого Бердея зело опасаюсь. Чалым он взял, того и гляди на Еласы ударит. А там, глядишь,—и на Свияжск. Может, сего ждать не следует, а нам самим еще раз на Чалым?..—Князь трахнул кулаком по столу.
— Прости, князь, но ты забываешь, что горный полк не простой полк. Там воины—черемисы. Против своих они воевать не пойдут. Я их собрал только для того, чтобы помочь царю Казань повоевать, и теперь они по домам просятся. Война всем надоела.
— Что же делать, по-твоему?
— Распустить полк.
— Да ты в своем ли уме, воевода?! Совсем не о том стал говорить, как в руках у Мамича побывал.
— Не обижай меня, князь, а выслушай. Сперва наши люди так понимали: вот черемисин, вот русский, вот татарин. Русские пошли на татар войной, наши люди сказали: «Давайте поможем русским!» Нам татары много зла сделали. Теперь война кончилась, ханов и мурз прогнали, пришли сюда русские. Ничего не изменилось — горные хоть ясак не платят, а луговые что при ханах платили, то и сейчас. Вдруг появилось черемисское ханство. Ты думаешь, почему к нему много людей прикачнулось? Каждый думает: при татарах тяжело, при русских не легче — может, у Мамич-Берды будет хорошо? Все-таки свой человек—черемисин. Под пятой Али-Акрама пожили—еще хуже, чем при татарах и русских. Теперь, князь, простой черемисин выберет тот путь, где нет войны. А с Мамичем пойти—непременно воевать. И поэтому люди к Мамичу в войско не идут, и он уже начал сгонять их силой. А эго гибель для него. Он сейчас пугает луговых и арских людей нашим полком. Если мы пойдем на Чалым, Мамичу поверят, и снова начнут люди собираться под его руку. А распусти мы полк — войско Мамича разбежиться в неделю.
— Истина в твоих словах есть,— сказал князь, подумав,— однако риск — дело большое.
— Вспомни, князь, воеводу Салтыкова. Ежели бы он не лютовал на левом берегу, может, ханства Али-Акрама и совсем не было. Будь мудрее Салтыкова, князь.
Шуйский долго ходил молча по горнице, раздумывая, присел к столу, хлопнул ладонью по камчатой скатерти, сказал:
— Ладно, воевода. Послушаю тебя. Только смотри,— князь погрозил Акпарсу пальцем.— В случае чего — головы на плаху понесем вместе.
— Все будет хорошо, князь. По первому снегу приезжай ко мне в Нуженал. На зайца такую охоту устроим!
В день покрова святой богородицы Акпарс распустил воинов горного полка по домам. Полковой стяг водрузили в церковный притвор к отцу Симеону, в алтаре на вечное хранение поставил Акпарс серебряную чарку, подаренную царем на свадьбе Янгина. Часть оружия раздали людям, часть отвезли в Свияжск, в воеводскую сбройницу.
Алтыш со своими друзьями после беседы с Акпарсом ушел на Луговую сторону.