Аптулат оглядел их, сказал:
— И жизнь, и смерть стоят у изголовья Туги рядом. Что будем делать, старики?
— Просить у бога милости,— прошамкал Япык.— Еще раз жертвы надо принести.
— Три раза разводили жертвенный костер — ему не легче.
— И Аказа нет...
— Он погиб, наверно,— сказал Атлаш.
— Зачем так говоришь?—возразил Эшпай.— Не надо.
— Сами посудите... Он мог бы отпустить Эрви в шатер мурзы?
— Старейшины!— Мырзанай выступил вперед.— К чему строить догадки? Не время. Нынче Горный край остался без лужавуя. Пока мы тут все вместе, надо думать...
— Туга еще не умер, Мырзанай,—напомнил Сарвай.
— Но умрет все равно!—крикнул Атлаш.
— Тебе, Атлаш, не стыдно?—Аптулат кивнул головой в сторону двора.— Ты слышишь женский плач?
— Нам не с руки слушать, как воют бабы,— жестко произнес Мырзанай.— Оглядитесь: люди — без крова, дети — без еды. Надо кому-то поручить заботы...
— Мырзанай прав,— тряхнув бородой, сказал Урандай,—Люди ждут.
— С каких эго пор ты, Мырзанай, о нас и наших людях стал заботиться?—спросил Эшпай.— Твои илемы не пострадали.
— Зря, сосед, так говоришь. Расскажи ему, Атлаш, как мы от верной смерти вас спасли, как у шатра мурзы в грязи валялись,
вымаливая вам пощаду. Кучак и нас мог бы к дубу привязать.
— Не ври. Нас спасла Эрви!—вспыхнул Эшпай.
— Я тебе говорил, Мырзанай, не надо из-за них класть голову волку в пасть. Они, неблагодарные, не поймут.
— Погоди, Атлаш, не в этом дело...
— Нет, в этом. Вот сейчас придет Боранчей. Что скажете вы ему, когда он спросит про свою дочь?
— Боранчей сам был с нами в заложниках!—крикнул Эшпай.
— Был? Но разве он хотел, чтобы вы в обмен за свою жизнь отдали его дочь? Почему он избит, а вы целехоньки?
— Эрви сама пришла в шатер, Атлаш,— сказал Аптулат.— Нашей вины в том нет.
— Эрви сама не знает, что творит, а вы и рады. Лишь бы сохранить свою шкуру. Когда она пришла к шатру...
— Ты, Атлаш, очень много знаешь,—язвительно сказал Сар- вай.— Как будто ты всю ночь сидел в шатре мурзы.
— Я не сидел в шатре! Я мурзу увидел в дубовой роще, когда он вез Эрви, привязанную к седлу. Я упрашивал, но он не согласился ее отдать...
— Послушайте, старики. Да они все врут,— перебил Атлаша Эшпай.— Мырзанай только что хвастался, что вызволил нас из рук мурзы, а Атлаш говорит, что видели они Кучака, когда он вез Эрви. Мы же были отпущены раньше.
— Народ обманывать не надо,— согласился Урандай,— старикам говорить неправду стыдно.
— Воля ваша, старики. Вы можете нам не верить,— обиженно произнес Мырзанай,— но мы сказали правду. И скоро вы об этом узнаете.— Отойдя в сторону, прошипел на ухо Атлашу:— Испортил все! Теперь нам в это дело соваться нельзя. Теперь надо Ковяжа вместо Туги. Он старший в роде.
— Старший Аказ. Если придет — его выберут.
— Был бы жив — давно пришел бы...
Старый Туга умирал.
Сидит у изголовья Туги древний Сарвай, трет пальцем воспаленные глаза. Он, говорят, намного старше Туги, а вот жив еще. Сидит, свесив голову, Эшпай—лучший друг Туги. Тут же рядом с ним Алдуш и Атлаш. Япык-коробейник тоже тут. Хоть его и не звали, однако он пришел. Старый карт Аптулат раньше всех прибыл к больному.
Ковяж и Янгин вышли из кудо: пусть старики поговорят, подумают, кого оставить вместо Туги лужавуем. В кудо это поняли и начали совет. Туга лежал без сознания и до сих пор не сказал, кому быть после него лужавуем.
— Вдруг Туга умрет и не успеет сказать?— говорит Эшпай.— Кого лужавуем ставить будем?
— Как это — кого?—строго произнес Мырзанай.—Есть закон— старшему место. А в роде Туги старшим остался Ковяж. Он будет лужавуем.
— Верно, верно,— вторит ему Япык.
— Тебя не спрашивают,— говорит Сарвай и, не глядя на Мыр- заная, произносит:—Туга, когда был здоров, вместо себя оставить Аказа советовал.
— Аказ, пожалуй, будет лучше Ковяжа,— заметил Алдуш.
— Голова горячая,— коротко бросает Атлаш.—Ковяжа надо.
— Спросить надо Тугу,— советует Аптулат.— Как он скажет.
— Помяните мое слово: Ковяжу быть лужавуем,— говорит Мырзанай и выходит из кудо.
Старейшины знают, почему Мырзанай хочет Ковяжа. Дочку свою отдать за него собирался. Если станет Ковяж лужавуем, тогда вся власть у Мырзаная будет. А кто тогда бедных защитит?
Мырзанай зря спорить не хочет. И знает: вот-вот прибудет от хана посланец и скажет ханское слово.
И не ошибся. Не успел выйти за ворота, навстречу ему — Алим, сын Кучаков, с джигитами. Соскочил мурзак с коня, подошел к Мырзанаю, спросил:
— Туга жив еще?
— Лежит без памяти. Скоро умрет.
— Кого вместо себя оставил?
— Не сказал. Кого хан велел, того и поставим.
Благословенный Сафа-Гирей сказал: «Мырзанай знает, кого ему лужавуем надо — того и мне надо».
— Быть правителем Ковяжу.
— Старейшины согласятся ли?
— Против обычая не пойдут. Ковяж старший в роде Туги.
Ну, слава аллаху. Веди меня к ним.
Из открытых дверей кудо шум голосов рвется наружу. Алим,
склонившись, шагает в полумрак. На нарах больной лежит, а про него будто забыли — старейшины спорят, кому лужавуем быть. Заметив Алима, стихли, но головы не склонили.
Мурзак махнул рукой в знак приветствия, сел на пододвинутую Мырзанаем скамью.
— Я привез вам, старейшины, привет несравненного Сафы-Ги- рея. Вместе с поклоном привез и совет: пора по-новому жить начинать вам. Было у горных черемис два больших лужая, теперь из них один надо сделать. И повелел великий хан называть этот
33
лужай бейликом, а правителя—беем, князем подданным своим. Вот эту саблю Сафа-Гирей бею послал, я ее передаю вам, старейшины. Кого надумаете беем сделать, тому и отдадите.— И
' Марш Акпарса
Алим передал саблю Мырзанаю.— Кроме того, хан послал вот этот халат со своего плеча и этот мешок золота. Подарок новому бею.—Алим бросил на руку Мырзанаю дорогой, но уже ношенный халат и отдал кошелек с деньгами.— А меня простите, старейшины, я тороплюсь.— И вышел, не поклонившись.
— Если беем будет неугодный хану человек, ты ответишь,— строго сказал он вышедшему провожать Мырзанаю. Тот кивнул головой и подал Алиму стремя.
Под вечер Туга открыл глаза—к нему сразу чуть не все старейшины: кого велит вместо себя оставить?
Слабо шевельнул губами Туга, произнес всего одно слово и снова закрыл глаза, а в шуме старейшины не расслышали того слова. Одним показалось, что Туга назвал Ковяжа, другим — Аказа. А карт Аптулат уверял, что Туга сказал «старшего». И пошел среди старейшин великий спор. Мырзанай, Атлаш и все посланники богатых горло дерут за Ковяжа, а Сарвай, Алдуш и все, кто победнее, кричат: «Аказа!» Аптулат — то за одного, то за другого. И даже Япык голос подает, однако он не старейшина — его не слушают. Кричат старики, того и гляди, в бороды друг другу вцепятся:
— Ты зачем бейскую саблю сцапал?!—кричит Сарвай на Мырынзаная.— Положи на нары!
— Деньги с халатом тоже положи,— рычиг Атлаш. Он хотя и заодно с Мырзанаем, однако жадность мучит — боится, как бы Мырзанай золото и одежду дорогую не присвоил.
Аптулат-карт слушал-слушал, видит, спору нет конца, настала пора к богу обратиться.
— Слушайте, старики! Кончайте крик, я к великому юмо ваш спор понесу. Как он скажет, так тому и быть.
Как только карт ушел, старейшины сцепились снова...
Никто не заметил, как в кудо вошел Мамлей.
— Достойные! Ответьте, ради бога, что здесь происходит?
На Мамлея никто не обратил внимания. Тогда он схватил Ат- лаша за локоть и крикнул: