Волна смеха заполнила сеть. Было едва слышно сержанта Чжина, который протестовал против засорения эфира, но слова было практически невозможно понять сквозь его собственные отрывистые утробные смешки.
— Помните, — продолжил командир отделения с новым рыданием. — Вы — морские пехотинцы, вы — Императорский особый! Вы — лучшие из лучших из еще лучших. Ну, может быть, не самые. Все-таки не Золотой батальон, но...
— Джулиан, — выл Чжин, — прекрати-и-и!
— И я просто хочу сказать... если это последние мгновения, которые нам суждено провести вместе... — продолжил сержант.
— Отряд, приготовиться... огонь! — объявил капитан Панэ потрескивающим голосом на общей частоте, не замечая того, что творится во взводной сети.
— Гроннинген, — обратился Джулиан с еще одним сдавленным рыданием к самому рослому, самому уродливому и пуритански воспитанному рядовому всего отряда. — Я просто хочу, чтоб ты знал: я люблю тебя, парень!
Элеонора с удивлением и страхом вскинула голову, когда одна из закованных в броню плазмометчиц завалилась на бок, сложившись почти вдвое. Академик начала вставать, чтобы попытаться оказать помощь, но Поэртена поднял руку, останавливая ее, и переключил частоту на передатчике своего шлема. Элеонора со страхом наблюдала, как выражение его лица меняется от озабоченности и раздражения до беспокойства, а плазменный стрелок тем временем сперва попыталась встать на колени, а затем снова упала, подергиваясь. О'Кейси не могла представить себе, что могло случиться с женщиной, но тут оружейник начал смеяться. Он съехал со своего насеста на ящиках из-под боеприпасов, держась за бока, и глаза академика расширились, поскольку док Добреску тоже разинул рот и заливался смехом.
— Третий взвод! — рявкнул Панэ, когда залп бисерного огня скосил первые ряды неприятеля, а потом, как волна огня и смерти, прокатилась очередь гранат. — Сержант Чжин! Что, черт возьми, у вас там происходит?
— Ох... — ответил Чжин и зашелся приступами смеха. — Извините, — выдавил он. — Извините, сэр, ох...
Шквал огня пронесся от позиций третьего взвода и сверхскоростной ленточной пилой врезался в кранолта. Затем еще один. Мардуканцы падали, как пшеница перед жнецом, и Панэ услышал с парапета отдаленное эхо почти безумного смеха.
— Сержант Чжин! Что, черт возьми, у вас там происходит? — Он не мог придраться к эффективности огня взвода, но у них не было лишних боеприпасов, чтобы расходовать их попусту.
— Ох... — Это было все, что сержант мог сказать, сам выпуская длинные, безудержные, беспорядочные очереди... и сам зашелся смехом.
Панэ заорал было на Чжина, но стрельба снова стала контролируемой, и он плотно сжал челюсти. Затем склонил голову набок и переключился на взводную частоту и как раз услышал «... нет, парень, правда. Я люблю тебя!», а затем взрыв хохота, после чего Гроннинген объяснил, что именно произойдет с сержантом, когда он, Гроннинген, сомкнет свои исключительно гетеросексуальные пальцы на его голубом горле.
— Джулиан-н-н! — начал Панэ, но остановился, ибо понял, что не только стрельба стала точнее — но что он действительно увидел улыбки на лицах бойцов! Возможно, некоторые из этих улыбок были скорее безумными, но было очевидно, что по крайней мере один взвод перестал размышлять о скорой смерти в ближайшем будущем.
— Да-а, капита-а-ан! — проскулил Джулиан.
— И-и, — рыдал Чжин, про голубизну которого знал весь отряд. — Я должен сказать сержант-майору... что я тоже ее люблю-у-у!
— Ладно, ребята, — сказал Панэ, тряся головой, но не в состоянии сдержать смех. — Давайте успокоимся и настреляем себе немножко скользких тварей, хорошо?
— Хорошо, хорошо, — сказал Джулиан. — Извините, босс.
— Я еще надеру тебе задницу, Джулиан! — прорычал Гроннинген. Залп огня эхом отозвался по открытой связи. — А пока у меня есть чем заняться...
И вторая рота Бронзового батальона Императорского особого полка бросилась в бой против превосходящих сил... с неконтролируемым смехом на губах.
Душевные силы в сравнении с физическими идут десять к одному.
ГЛАВА 42
— Эти глупые ублюдки когда-нибудь поймут, что они разбиты? — устало спросил Панэ, ни к кому конкретно не обращаясь.
Повреждения от частых плазменных ударов наконец вынудили его оставить надвратную башенку, которая сейчас превратилась в груду камней, и переместиться в бастион, занимаемый третьим взводом. За долгий мардуканский день кранолта понесли совершенно немыслимые потери, но настойчиво продолжали штурмовать замок. При этом они свели своих противников практически в ноль.
Из семидесяти двух бойцов второй роты, которые оставались в живых после первой засады кранолта, к вечеру едва ли половина еще держалась на ногах. Панэ начал уже жалеть о своем решении запереть Поэртену и племянников Корда в каземате. Там они были в безопасности, но они могли бы пригодиться ему на стенах.
Он покачал головой. Снаружи все еще находилось несколько тысяч дикарей, и они перестали атаковать каземат. Последняя волна избежала мясорубки во дворе и бросилась исключительно на ту часть стены и бастион, где находился второй взвод. Атака проводилась под прикрытием массированного обстрела дротиками, и второй взвод понес ужасающие потери, прежде чем смог отбить штурм.
Как всегда, потери мардуканцев были неизмеримо больше, чем людей. К сожалению, морпехи могли убить сотни варваров за каждого собственного убитого — и тем не менее проиграть. Это было безумие. Вне зависимости от того, что случилось бы с отрядом, уничтожение воинов кранолта уже достигло таких масштабов, что сам клан уже наверняка был обречен на вымирание — но, казалось, им нет до этого дела. А может быть, есть. Может быть, они знают, что их народ был практически уничтожен в этот кровавый день, и все, чего они сейчас хотели, — это дорваться до мести и убить пришельцев, которые убили их.
Но что бы они ни думали, они стягивались еще для одной атаки на второй взвод, и капитан поднял щиток своего шлема и потер обожженные усталостью глаза.
Он мог бы перебросить часть третьего взвода на участок второго, но если он это сделает и скользкие одновременно ударят по бастиону третьего, они сметут поредевших защитников. Нет. Единственным вариантом было приказать третьему стрелять всем, что у них есть, во фланг атаки. Это не остановило последнюю атаку, но, может быть, сработает на этот раз. Что-то должно сломить этих ублюдков.
Он снова покачал головой, и тут скользкие хлынули вперед. Земля была так густо покрыта мертвыми телами, что атакующим буквально приходилось перебираться через кучи и горы трупов, чтобы просто добраться до стены, но, казалось, они этого даже не замечали. Они просто шли вперед под градом бисерного и гранатного огня спереди и с флангов, пока не достигли стены. Затем лестницы снова поднялись вверх, и кранолта хлынули на стену.
Плазменная пушка в каземате и бастион третьего взвода могли бы управиться с ними, когда они перелезали через гребень стены, — но стрелкам следовало соблюдать осторожность. Существовала не только опасность того, что они попадут в своих. Один-единственный промах мог выбить дверь бастиона.
Сейчас, когда дверь снова звенела под ударами топоров, бисерные стрелки из бастиона третьего взвода аккуратно отстреливали воинов, вооруженных топорами. И опять же: одна очередь бисерин чуть-чуть мимо — и работа скользких будет выполнена за них.
Только три бойницы третьего взвода позволяли прикрывать огнем дверь другого бастиона. Против любого рационального противника этого было бы достаточно... но не против кранолта. Стрелок отступил назад, чтобы поменять магазин, — и за то мгновение, которое потребовалось на то, чтобы его подменили, один-единственный мардуканец успел продержаться в живых достаточное время, чтобы нанести еще три удара в поспешно строившуюся деревянную баррикаду.