- Слышал, слышал?! - не успевший далеко уйти Хал подбегает к Нику, тяжело дыша. - Чё это? Помнишь, мы вечером шли, блин. Тоже так же кричали. И тоже тут где-то.
- Не знаю, - медленно произносит Ник. - Может, случайность? Ударился кто-нибудь, или…
Договорить, что «или» он не успевает. В сером проеме ворот появляются темные человеческие силуэты.
- Ложись! - Хал дергает Ника за полу куртки. - Чё встал столбом?
- Тут колючки…
- Потерпишь, блин. Смотри!
Вереница людей - Ник теперь хорошо видит, что это мужики из общины - вместе с автоматчиками Асланова проходят мимо стены и останавливаются на краю вала.
- Построились, - долетает до друзей голос майора. - На колени. Все на колени. Живее!
- Ты что творишь-то? - удивленно спрашивает кто-то из общинников.
- На колени! - рявкает Асланов. - Иначе стреляем!
И начинается какая-то возня, топот, на фоне темно-синего утреннего неба мелькает несколько раз топор, слышатся мерзкие, чавкающие звуки ударов, короткие вопли, стоны…
- Что там такое? Что? - шепчет Ник, сжимая в кулаке колючие ветки. Шепчет, хотя на самом деле он уже все понял и задает этот вопрос скорее с надеждой на чудо - вдруг он ошибся, вдруг всему, происходящему на валу старой крепости, найдется какое-то простое и понятное объяснение.
Наступившая тишина взрывается криками и руганью. Слышится частый топот, серая тень мелькает на открытом пространстве между памятником Мусе Джалилю и зеленой стеной шиповника.
- Один сорвался! - возбужденно говорит Хал. - Сюда бежит, блин!
Автоматная очередь вспарывает рассветный сумрак. Пули цокают по заросшим булыжникам, возле ворот Спасской башни звенят гильзы.
- Патроны береги, сука! - орет там кто-то. - Аслан башку оторвет!
Беглец, тяжело дыша, вламывается в шиповник - трещат ветки. Сделав несколько шагов, человек останавливается и грузно падает на землю в двух шагах от убежища Ника и Хала.
- Эй! - тихо зовет неизвестного Ник. - Живой? Ты кто?
В ответ раздается приглушенный стон.
- Живой, блин, - констатирует Хал и на четвереньках ползет вперед.
У ворот гремит голос майора. Теперь Асланов говорит уже совсем с другими интонациями:
- Черти, вашу мать! Упустили? В нарядах сгною! Чего стоим, зенки пялим? Догнать! Бегом! Бегом, я сказал! И без шума, патроны экономим! За каждый нецелевой выстрел на день жратвы лишу! Всё, пошли, пошли!
Приподняв голову, Ник видит, как пятеро или шестеро автоматчиков мчатся через площадь по следам беглеца. И в ту же секунду Хал тихо ахает и зовет его:
- Ник, скорее! Это Семен! Весь в кровище, блин!
Это и вправду Семен. Он лежит ничком, подвернув под себя руки. Из жуткой рубленной раны на плече толчками вытекает густая, черная кровь. Хал, наклоняется к раненому, прислушивается.
- Дышит, блин. Без сознания. Чё делать?
Отправленные Аслановым бойцы, перекликаясь, начинают прочесывать заросли, держа автоматы наготове.
Ник раздирает на себе футболку, сворачивает ее в некое подобие жгута и кое-как перевязывает бригадира рыбаков. Когда он затягивает узел, Семен издает короткий вой, точно собака.
- Э, слыхал? - окликает за кустами один из солдат АК другого. - Вроде вон там…
- Уносим его. - Ник хватает Семена подмышки. - Ноги держи.
- Кабан, блин…
Сгибаясь под тяжестью тела, они едва не волоком тащат раненого через заросли. Аковцы слышат шум.
- Вон он! Беляш! Отсекай! Мышь, слева! Стой, сука! Сто-ой!
Шиповниковые джунгли заканчиваются прямо у стен «Бегемота». Старинное здание, уже порозовевшее в лучах восходящего солнца, нависает над друзьями, слепо пялясь на них грязными окнами.
- Вдоль дома давай! - командует Ник, хотя этого и не требуется - другой дороги все равно нет.
Повязка, наложенная второпях, почти не сдерживает кровь, и на траве позади беглецов остаются хорошо заметные пятна. Сбоку трещат кусты - погоня не отстает. Стена «Бегемота» кажется бесконечной. Ник уже не чувствует рук, задыхается, дыша широко открытым ртом.
Приоткрытую дверь, вросшую в землю, они с Халом замечают одновременно.
- Туда! - хрипит Ник.
- Стой! - татарин вдруг срывает с раненого пропитавшуюся кровью футболку, отбегает на несколько метров в сторону, волоча ее за собой и обильно пятная кровью траву и кусты, потом комкает и забрасывает на низкую крышу.
Нехитрый этот прием никогда не ввел бы в заблуждение опытного следопыта, но Хал надеется, что в команде Аслана таких нет.
Затащив слабо постанывающего Семена внутрь, ребята оглядываются. Они попали в какое-то учреждение - столы, шкафы, стеклянные двери, лестницы, ведущие наверх и вниз, в подвал. На рогатой вешалке в углу висит зонтик, обросший пылью. Его оставили здесь тридцать лет назад.
- Вниз давай, - предлагает Хал.
- Дверь, - кивает Ник, придерживая Семена так, чтобы голова раненого находилась в вертикальном положении.
- Ща, сделаем!
Упершись ногой в стену, Хал спиной наваливается на обитую дерматином дверь. Скрипят ржавые, прикипевшие петли, сыплется мусор, но дверь поддается, и татарину удается почти полностью закрыть ее. Для верности он подтаскивает и ставит поперек прохода стол и шкаф.
- Всё, теперь всё.
Семен начинает говорить совершенно неожиданно. Еще секунду назад он лишь постанывал, закатив глаза, бледный, с обескровленными губами, но вдруг отталкивает от себя Ника, садится, упершись руками в пол, и произносит, брызгая кровью:
- Парни, это бандиты. Они всех наших убили. Топором пожарным. Предупредите… Они женщин… Парни… Хр-р-р…
Завалившись на бок, Семен дергается, делает ногами несколько движений, словно хочет убежать, вытягивается и замирает. Ник впервые в жизни видит, как рядом с ним умирает человек. Он испытывает странное чувство раздвоения. Как будто бы один он буквально содрогается от ужаса и готов разрыдаться, а другой, напротив, спокоен и деловит. Этот другой трогает жилку на липкой шее бригадира, поднимает глаза на испуганного Хала и раздельно произносит:
- Всё! Он умер.
Дверь трещит.
- Вдвоем давай! - кричит кто-то снаружи. - Там он, там!
- Сваливаем, блин! - Хал тащит Ника на лестницу.
- Куда? А Семен?
- Ему уже все равно, блин. Быстрее! Надо нашим про Аслана сказать!
Они, перепрыгивая через ступеньки, поднимаются на второй этаж, вбегают в первый попавшийся кабинет. Хал подхватывает стул, выбивает окно - летят осколки - высовывается.
- Здесь низко!
Внизу - внутренний двор «Бегемота», заставленный машинами, заросший, пустой и тихий. Спрыгнув на крышу «Газели», друзья оглядываются. В дальнем конце двора Ник видит арку, ведущую на улицу. Не сговариваясь, они бегут туда, а в спину им бьют крики:
- Стой! Стоять, твари!
Они не успели. Солнце уже высоко поднялось над городом, когда Ник и Хал, грязные, измученные, покрытые пятнами засохшей крови, добрались до Цирка. Им пришлось потратить около двух часов, чтобы оторваться от автоматчиков Асланова, сбить их со следа и кружным путем выйти к главному входу своей «пещеры».
Первое, что бросается друзьям в глаза - четверо бойцов в камуфляже, сидящих возле потухшего костра на улице. Глава аковцев сдержал свое обещание, прислав для «охраны» Цирка своих людей. Нечего было и думать прошмыгнуть мимо них внутрь незамеченными. Ник вспоминает, что ночью Асланов говорил об отделении, стало быть, в здании должны находиться и другие «крем-
левские».
- Чё делать будем? - Хал кивает на греющихся на солнышке автоматчиков.
- Может, со стороны моста попробуем, через задний вход? - неуверенно предлагает Ник. - Надо же все рассказать нашим! И еще - там Эн…
Вспомнив о девушке, оба мрачнеют. Что стало с женщинами, уведенными Аслановым в Кремль, друзья понимают без обсуждения. Похоже, в этом новом дивном мире термин «сексуальная рабыня» приобретал свой самый исконный, однозначный смысл. А когда аковцы натешатся женщинами из «первой партии», им понадобится «свежачок»…