- Ой, а он?
- А что он? Сказал, что она дура, и поехал к Ремезовой.
- Во-от сволочь!
Детский голос, звонкий и нетерпеливый, перебивает сплетничающий подружек:
- Мама, мама, возьми на ручки! Мама, я устал…
Шелест поливальной машины заглушает все прочие звуки, где-то в стороне звенит трамвай.
Ник открывает глаза и видит за стеклами очков веселые глаза Юсупова. Инженер что-то говорит, оживленно жестикулируя.
- Отойди! - долетают до Ника через несколько секунд его слова. - Загонять буду.
- Хорошо! - громко, как глухому, отвечает Ник и, борясь с головокружением, делает несколько шагов по направлению к красному КАМАЗу.
Там уже сидят прямо на траве Хал и Эн с Камилом. Девушка гладит дрожащего пса - пожалуй, самого напуганного из всех.
Когда Ник садится рядом, до него сквозь по-прежнему звучащий в ушах городской шум доносятся слова Хала:
- Тут звуки медленно доходят, блин…
- Я понял, понял! - кричит Ник. - Это какая-то ерунда. Архивные фоновые звуки, которые застряли тут почему-то.
- Давайте уйдем отсюда, - говорит Эн. - Камилу не нравится.
Юсупов загоняет тягач в гараж, прикрывает железные двери, подпирает их лопатой и машет рукой - пошли, мол.
С явным облегчением все спешат за инженером. Шагая следом за Эн, Ник чувствует острое желания заткнуть уши, что немедленно и делает. Но шум жизни большого города никуда от этого не исчезает. Он звучит в голове, воздействуя не на барабанную перепонку, а непосредственно на какие-то центры мозга, ответственные за передачу звуков.
- Магазин! - орет Юсупов и сворачивает к одноэтажной пристройке, украшенной вывеской «Ашамлыклар[29]».
- Зачем? - с запозданием в несколько секунд кричит ему в спину Ник и тут же понимает: если тут не «постарели» машины, дома и прочее, значит, и продукты тоже.
В магазине пованивает - мясо и рыба уже успели подпортиться за прошедшие с момента пробуждения дни. Торты и пирожные в обесточенной витрине поросли нежно-зеленой пушистой плесенью. Хлеб и батоны высохли до каменного состояния. Но консервы, пресервы, твердые сорта сыра, сухари, баранки, молоко в пакетах, колбасы, нарезки, копченая рыба - все это годится в пищу.
Набив рюкзаки, партизаны делают несколько ходок к гаражу, сваливая тушенку, сгущенку и консервы в десантный отсек. Все это время их изводят шумы давно омертвевшего города.
- Я больше не могу! - в отчаянии заявляет Эн, тряся головой. - Я сейчас с ума сойду!
- Всё. - Ник спортивным жестом скрещивает руки, показывая остальным, что пора заканчивать. - Берем то, что унесем с собой -
и валим!
Покинув разграбленный магазин, они гуськом двигаются вдоль дома, сминая огромные лопухи.
- Зырьте! - Хал останавливается и вытягивает руку. - Провода, блин…
Ник смотрит туда, куда указывает татарин и видит невозможное: извивающиеся кабели линии электропередач, уходящей в сторону второй золотистой стены. Стоит практически полное безветрие, ни птиц, ни каких-то иных источников движения поблизости от линии нет, но тем не менее провода вытанцовывают какое-то змеиное танго. Ник ловит себя на том, что тоже начинает покачиваться в такт этих колебаний.
- Не надо смотреть! - пробивается сквозь гомон и какофонию звуков голос Юсупова. - Пошли скорее!
Через несколько минут, добравшись до границы этой жуткой территории, Ник с облегчением понимает, что шум в голове начинает затихать. Пройдя сквозь золотистую завесу, он в изнеможении валится на траву.
- Очки, что это было, блин? - спрашивает Хал, плюхнувшись рядом.
- Откуда я знаю? - пожимает плечами Юсупов. - Но надеюсь, что наших кремлевских друзей это всё сильно напугает. Они ведь не знают, что там можно эта… ходить.
- В Цирк пойдет Вилен. Его никто там не знает, а убежавший аковец вряд ли рассмотрел в пылюке тех, кто в него стрелял.
- Да я не отказываюсь, - пожимает плечами Юсупов. - Я эта… не знаю просто, смогу ли…
- А чё там мочь-то, блин? - Хал презрительно плюет под ноги инженеру. - Придешь, прогонишь пургу про Светлую поляну, дачу и все такое. Потом найдешь Бабая и скажешь, чтобы он пришел сюда. Всё, блин, товарищ полковник, задание выполнено.
- А если его убьют? - спрашивает Эн, поглаживая Камила.
Они сидят на чердаке старого трехэтажного дома, кирпичным фасадом выходящего на улицу Айвазовского, а задней частью - на Муштари. Раньше здесь была школа, причем не простая, а с углубленным изучением английского языка. Пройдя по пустым, гулким классам и стараясь оставлять как можно меньше следов, бойцы партизанского отряда имени Камила не обнаружили человеческих останков. В здании побывали какие-то люди - на первом этаже в коридоре имелось кострище, а в одном из классов явно ночевали, сложив из столов и стульев нечто вроде большой многоместной кровати. Но других следов присутствия человека они не
нашли.
С чердака, через небольшие окна, которые во Франции называют «сидячие собаки», хорошо просматривалась примыкающая к школе территория и часть улицы Бутлерова. Удостоверившись, что в случае чего чердак можно будет покинуть с разных сторон, Ник объявил, что здесь будет временный командный пункт.
- Нам нужен Бабай. Через него мы сможем поднять людей. Договоримся о месте сбора, подгоним «маталыгу», раздадим оружие…
- Хороший планчик, - усмехается Хал. - А если Бабай уже того…
- Ну, вряд ли. - Нику как-то не хочется верить в то, что Аслан и его отморозки могут убить главу общины.
- Ладно, нечего эта… коты тянуть… - Юсупов вытаскивает из армейского рюкзака грязные вьетнамки и свой оранжевый плащ. - «Если», «а вдруг», «может быть»… Пока не схожу, ничего не узнаем. Сидите и ждите меня. Ну, или Бабая. День, два, три, но не больше. И эта… осторожнее тут.
- Пароль надо, - согнав с лица улыбку, говорит Хал.
- Да какой пароль, - раздраженно отмахивается Ник. - Вилен, тот, кто придет от тебя, должен встать во-о-он там, возле того дома на Бутлерова, где на стене ржавые ящики…
- Это кондиционеры были, - приглядевшись, отмечает Юсупов. - Лады, эта… я все понял. Ну, пока, что ли?
- Удачи, Вилен. - Ник пожимает инженеру руку, Эн чмокает его в небритую щеку, Хал салютует сжатым кулаком.
Скрипят пыльные доски, и оранжевый плащ Юсупова исчезает
в проеме чердачного лаза.
Эн
Никогда не думала, что ждать - это такое мучение, особенно когда ждешь человека, от которого зависит очень многое и жизни людей в том числе.
Этот Вилен смешной, конечно. Нелепый даже. Плащ этот, велосипед с зонтиком, шлепанцы. По крайней мере, он мне нелепым показался вначале. Когда Хал на него наезжать начал, мне даже жалко стало - взрослый мужик, а отпор дать не может. И разговаривает - словно стесняется чего-то все время.
А потом, когда мы тягач начали чинить… ну, не чинить, а пытаться отремонтировать, чтобы он завелся, Вилен оказался самым главным. И мы все его слушались. Я, честно говоря, не верила, что у нас получится. А он знал. И всё по его вышло. Теперь мы - сила. И будем сражаться. Страшно, конечно, но не так, как там, за желтой стеной, где мы тягач и оружие оставили. Там я просто до обморока испугалась - голоса эти, шум. И главное - ведь все эти люди, которых мы слышали, они же, наверное, умерли давно…
Жуть. И объяснения никакого нет. Мы, пока сюда шли через весь город, все пытались понять - что это за стена, почему звуки, почему провода танцуют? Ник сказал, что это все наверняка как-то связано с тем, что со всеми нами случилось. Хал больше молчал, он, когда не понимает, всегда молчит или повторяет «сила дурака в молчании». Ну, хоть на это у него ума хватает.
А Вилен предположил, что мы столкнулись с каким-то неизвестным физическим явлением вроде электростатического поля, только стабильного во времени и пространстве. Они с Ником заспорили, но я ничего не поняла и молчала вместе с Халом.
Спорили, спорили, но так ни до чего и не договорились. Очень надеюсь, что, по крайней мере, поле это безопасно для здоровья. Мне болеть нельзя, потому что я обязательно с мамой должна встретиться. Вернуться домой. Когда наша партизанская война закончится, я поеду в Иркутск. Попрошу Вилена, чтобы он отремонтировал какую-нибудь машину, возьму Камила и поеду. С Камилом мне ничего не страшно. Я всю жизнь мечтала о таком друге - сильном, смелом и надежном.