Русское войско таяло. Тогда фортификаторы-горокопы по приказу царя прокопали подземный ход под одну из башен, в которой находился колодец, снабжавший осажденных водой. Взорвав в подкопе несколько бочек с порохом, русские заставили казанцев страдать от жажды. В городе начался голод и болезни. Недалеко было и до эпидемии. Иван Грозный, вовсе не собиравшийся разорить Казань и бросить его - у царя были совсем иные планы касательно города, - понял, что нужно действовать решительно и быстро. Под стены крепости прокопали второй подземный ход. Он шел под рекой Казанкой и достигал в длину более километра. Горокопы рассчитали все с точностью до аршина - конечная камора хода расположилась точно под Арскими воротами. Камору набили бочками с порохом и утром второго октября тысяча пятьсот пятьдесят второго года крепость сотряс страшный взрыв. Башня и стены рухнули, и русские ратники устремились в проломы. Казанцы отчаянно сопротивлялись, дрались за каждый дом. Вся земля в городе была залита кровью. Когда стало ясно, что Казань не удержать, большой отряд защитников вышел в поле - биться с русскими на просторе и пить смертную чашу, не сдаваясь врагу. Иван Грозный не умел жалеть неприятеля - все мужчины-воины были истреблены, русские войска заняли Казань. Толпы русских пленников встречали царя, обливаясь слезами: «Избавитель ты наш! Из ада нас вывел, для нас, своих сирот, головы не пощадил!» Царь приказал отвести их к себе в стан, накормить, а потом разослать по домам. Все сокровища Казани, кроме пленного хана, пушек и ханских знамен, Иван Васильевич приказал отдать ратным людям. К вечеру третьего октября все было кончено - в городе остались только женщины и дети. Казанское ханство перестало существовать. Но город, конечно же, остался. Он стал новой русской опорной крепостью, новым бастионом, позволившим начать экспансию на юго-восток, в сторону Среднего и Южного Урала.
Старая ханская крепость обветшала, и Иван Грозный повелел зодчим Постнику Яковлеву и Ивану Ширяю выстроить на ее месте белокаменный детинец-кремль. Предполагалось, что он станет надежным убежищем для русских войск в случае, если регион захватят кочевники из южноуральских степей. Этого, к счастью, так и не произошло. Кремлю пришлось повоевать всего один раз - во времена Пугачевского бунта.
Захватив Воткинский и Ижевский заводы, Пугачев двинул свои войска на Казань и взял город довольно легко. Бунтовщикам помогли особые орудия «воровского боя» - стволы у них имели не круглое, а овальное сечение и картечь после выстрела разлеталась в одной плоскости, поражая большее количество врагов.
Казань была взята, разграблена и сожжена пугачевцами. Губернатор края вместе с небольшим отрядом солдат заперся в Кремле. Бунтовщики несколько раз пытались взять крепость, но безрезультатно. Тем временем к городу подошел корпус генерала Михельсона. В состоявшемся сражении Пугачев был наголову разбит, потерял всю артиллерию и обоз. От стен непокоренного Казанского Кремля он бежал на юг, в низовья Волги, где и был выдан соратниками правительственным войскам. Под конвоем, закованный в кандалы и посаженный в специально сделанную железную клетку, Пугачев был доставлен в Москву и четвертован на Болотной площади.
С тех пор много воды утекло в Волге и Казанке. Но красавец-кремль все так же стоит на высоком холме, и Спасская башня белоснежной ракетой вонзается в голубое волжское небо. Про ракету - это слова экскурсовода. Мне, если честно, увенчанная звездой башня больше напомнила гигантский поминальный обелиск, такие обычно устанавливают на местах боев. Учитывая историю этого места, сравнение вполне уместное.
Сегодня ночью нам предстоит сделать то, чего не сумел Пугачев. И мы возьмем Кремль, чего бы нам это ни стоило.
Ник косится на ивовые ветки, закрепленные повсюду на броне тягача, для чего-то поправляет пучок камыша, маскирующий башенку с пулеметом, и сползает пониже в люк, оставив снаружи только голову в зеленом мягком шлеме.
- Вилен, не газуй! Потише, - говорит он в микрофон ПУ[32], реанимированный Юсуповым как раз накануне начала операции.
- Не бойся, - трещит в наушниках голос инженера. - Они эта… спят там все. Да и далеко, звук не добьет.
Тем не менее Ник чувствует, что скорость движения тягача по болоту, и без того не высокая, сразу снижается. Юсупов может говорить все, что угодно, но умом он понимает, что преждевременное обнаружение МТ-ЛБ сорвет всю операцию.
Тягач прет и прет сквозь водные заросли, оставляя за кормой перекрученные стебли рогоза, сломанный тростник и мутную, грязную воду, от которой в воздух поднимается тяжелое, гнилостное зловоние.
- Никита, посмотри, я с курса не сбился? - спрашивает спустя какое-то время Юсупов.
Ник, вытянув шею, достает монокуляр, ищет в тумане ориентир - здание с куполом и башенкой, которое все казанцы называли Дворцом Минсельхоза. По мнению Ника, корявое слово «минсельхоз» не имеет ничего общего с этой изящной, стилизованной под барокко постройкой, но оказалось, что дворец действительно строили как обычный министерский офис.
Монокуляр у Ника откровенно дерьмовенький, с небольшой кратностью, к тому же оптика помутнела. Ник нашел его в ЦУМе еще в первые дни, когда общинники потрошили склады магазина. Обнаружив в тумане узнаваемый силуэт дворца, Ник говорит:
- Всё нормально. Метров через сто - поворот. Подойдем ближе к дамбе, где деревья - и глуши мотор.
- Хорошо, - отзывается Юсупов. - Ты только эта… скажи, когда поворачивать. Ничего не видно, вообще…
Как это часто бывает, мешкавший рассвет вдруг словно вспоминает, что пришло его законное время - восток вспыхивает, закрасив полнеба багрянцем, звезды над головой Ника мгновенно тают, залитые синевой. Заполошно орут вороны на старых ивах, густо облепивших дамбу. Одеяло тумана расползается буквально на глазах. Еще несколько минут - и ворочающийся посреди болота вездеход будет виден из Кремля как на ладони.
- Право руля, - с досадой рявкает в микрофон Ник. - Гони прямо к дамбе и стоп-машина. Иначе засекут.
- Понял тебя, командир, - как-то очень по-военному отвечает Юсупов, поворачивая тягач.
«Маталыга» приближается вплотную к зеленой стене тальника, чуть-чуть проползает вдоль скрытой зарослями дамбы и, наконец, останавливается, уткнувшись носом в густой частокол камышей.
- Всё, приехали! - обрадовано сообщает Юсупов и глушит двигатель.
Ник стягивает со вспотевшей головы шлем, с наслаждением вдыхает свежий утренний ветерок и тут же морщится - вонь от взбаламученного тягачом болота по-прежнему висит в воздухе.
Тишину теперь нарушает только шелест камышей и рогоза да комариный звон. Люк над сидением механика-водителя приподнимается и появляется всклокоченная голова Юсупова.
- Эта… ну, чего тут?
- Пока ничего, - пришлепнув на щеке первого комара, отвечает Ник. - Давай-ка вниз, и я за тобой. Иначе нас тут сожрут заживо. Это ж не болото, это филиал замка Дракулы - одни кровопийцы кругом.
Закрыв за собой люк, Ник усаживается на командирское сиденье, с трудом вытягивает затекшие ноги и говорит:
- Часа два можно поспать. Потом разведаем обстановку.
- А если эта… они патрули по дамбе пустят или отряд на ту сторону отправят? - спрашивает Юсупов, устраиваясь поудобнее на своем кресле. - Большая Зачистка, помнишь? Засекут нас.
- Во-первых, с дамбы нас не видно. Во-вторых, мост Миллениум обрушился, и отряд из Кремля на другую сторону болота может пройти только двумя путями - через дальние мосты или тут, по дамбе, с которой, напомню, нас не видно. Так что спи, отсыпайся впрок, ночью времени не будет.
Юсупов вздыхает, натягивает на голову полу камуфлированного бушлата и закрывает глаза.
Глава восьмая
Эн
Они опять оставили меня. Война, видите ли, не женское дело. А несчастных собак из лука убивать - выходит, женское, так, что ли? И это при том, что собаки-то в чем виноваты были? Только в том, что выбрали себе для жилья место, которое понадобилось нам.
А теперь - совсем другое дело. Теперь мы собираемся штурмовать Кремль, где засели бандиты. Там почти каждый виновен, и можно никого не жалеть. Хотя, конечно, это не мне решать - кто виноват, кто нет. Суд будет разбираться. Так Ник сказал. Он сильно изменился за последнюю неделю. Когда Вилен вернулся к нам, весь избитый, со сломанным ребром и свороченным набок носом, Ник первый раз при мне выругался матом. И в глазах его как будто огонь зажегся, такой темный, нехороший огонь, страшный.