Колян…
Короче, встал я и ушел. Пошел гулять. Вокруг Цирка походил, потом до нашего танка дошел. Его пять человек охраняют - Бабай так велел. Ну, меня, понятное дело, пропустили. Залез я внутрь и спать лег. Пошли они все…
Глава вторая
- Ты пойми! - втолковывает Нику Бабай, то и дело потирая красные от бессонницы глаза. - Всё, детство кончилось. Жизнь пошла серьезная. Никакой помощи ниоткуда мы не получили, связи даже с Усадами, Бирюлями, Лаишево нет, я уж про дальние города и поселки не говорю. Нам выживать придется самим. А раз так, то всё, всё, пойми! Никто ничего за нас не сделает. Если хочешь знать, нам государство надо обустраивать. Что ты улыбаешься? Да, государство. Маленькое Казанское…
- Ханство, - подсказал Ник.
- Нет, ну почему ханство… - Бабай смущается, вздыхает и снова потирает слезящиеся глаза. - Демократия у нас, едрит-трахеит, настоящая, народная. Ханство - это вон Аслан хотел сделать. И мы права не имеем дать ему или кому-нибудь еще второй шанс.
Где-то над Волгой кричит чайка. В темном небе горят звезды. Очередной день, первый после освобождения города от власти Аслана и АК, заканчивается.
- Да, вот именно - второй шанс. - Ник выразительно смотрит в сторону входа в Цирк. Где-то там, среди укладывающихся людей, находится и Монах. - Если уж серьезно говорить о серьезных вещах, то этот самый «Второй шанс»…
- Погоди, погоди, - останавливает его Бабай. - Ты кислое с пресным не путай. Монах, он нужен, понял? Он людям надежду дает.
- Надежду дает, а потом власть захапает, - кивает Ник. - Он же сумасшедший, неужели вы не видите?
- Погоди, я сказал! - в голосе Бабая прорезается сталь. - Едрит-трахеит, когда мы все по-нормальному наладим, он в тень уйдет. Или, глядишь, настоящий батюшка появится… - низко наклонившись к сидящему у костра Нику, Бабай свистящим шепотом произносит: - Он же… Монах… не монах никакой! Жил при монастыре, в работниках. Как там у них называется, не помню… послушник, да? Ну, нахватался по верхам. Фанатик, да. Он, и правда, не в себе. Но видишь - нет у нас другого священника. Фарид-ага старый совсем, еле ноги таскает. Да и мулла он, а у нас мусульман меньше половины, а всерьез верящих - вообще с гулькин хрен.
- А откуда у вас такие сведения - про Монаха? - заинтересованно спрашивает Ник.
- Филатов рассказал.
Ник сводит брови к переносице, ворошит прогоревшие ветки. В темное небо взметается сноп искр.
- Кстати, - говорит он через какое-то время. - Вот про Филатова…
- Э, не нашего ума это дело, - неожиданно сворачивает разговор Бабай. - Филатов сам по себе. Забудь. Ты лучше скажи - что решил-то? Принимаешь назначение?
- Вы же мне до утра дали время подумать!
- Утро, вечер… Ты дурака не валяй, отвечай как мужик: будешь работать начальником полиции?
Ник смотрит в красные глаза Бабая, отражающие блики костра и стискивает зубы. Он прекрасно понимает, что все его, в сущности подростковые, аргументы про то, что мент - это западло, не имеют никакого значения. Совету общины нужен порядок. Порядок нужно наводить жестко. Для этого нужен молодой, энергичный и уже проявивший себя человек. Еще вечером, на Совете, Ник объявил, что берет самоотвод и предлагает Заварзина. Но сразу несколько членов Совета чуть ли не хором объяснили ему, что Николай уже выбран судьей и при этом он - бригадир рыбаков, потому что разбирается в этом деле.
Ник в рыбалке был если не полным профаном, то где-то рядом - так, любитель-поплавочник, и заменить Николая, конечно же, не мог. Масло в огонь своим демонстративным уходом с Совета подлил Хал, кандидатура которого на должность заместителя начальника полиции как раз не прошла - тот же Заварзин его и задвинул, причем по делу, объективно.
Что такое полиция в нынешних условиях, Ник понимал плохо, о чем честно и заявил. Ему популярно растолковали: нужно отобрать людей, организовать пункты охраны правопорядка, пресекать преступления, бороться с мародерами, которых за время аковщины в городе расплодилось немало - и прочая, и прочая, и прочая…
- Я все-таки до утра хочу подумать, - отведя глаза, тихо, но твердо говорит Ник. - Утром все скажу, обещаю.
Бабай коротко блякает, машет рукой и идет спать. Ник оглядывается. Стоит тихая, темная августовская ночь. Довольно холодно, но от костра идет приятное тепло. Мимо проходит десятник и несколько общинников, вооруженных автоматами - смена караула. Теперь с наступлением темноты Цирк охраняют десять человек, причем посты вынесены далеко от здания - чтобы больше никто не застал общину врасплох.
Завтра утром, если Ник даст согласие, эти и многие другие люди станут его подчиненными. И всё, приключение под названием «новые робинзоны» закончится окончательно.
- Да боюсь я, что ли? - зло говорит Ник, глядя в костер.
- Именно что боишься, - скрипит за спиной.
Не оборачиваясь, Ник бурчит:
- Как через посты прошли?
- Молча. - Филатов усаживается напротив, кладет рядом вилы, вытягивает ноги к огню. - Грош цена пока вашим караулам. Как рыбы сонные. И глухие к тому же.
- Других-то нет.
- Этих надо учить.
- А кто учить-то будет? Может, вы?
- Нет, ты. Не боги горшки обжигают, Никита.
- Слушайте, - Ник вскидывает голову, - вы кто такой вообще? Откуда взялись? Ходите, высматриваете, вынюхиваете… Когда воевать надо было, где вы были? И нашим, и вашим… Наблюдатель
херов!
Узкое лицо Филатова делается вдруг хищным, глаза сужаются в щелки. Он скрипит, почти не размыкая губ:
- Однажды, очень давно, я произнес перед строем моих товарищей такие слова: «Клянусь мужественно, не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы России. Клянусь не применять оружие против своего народа и законно избранных им органов власти[35]». И не тебе, сопляк, учить меня, что и как я должен делать!
Ник косится на вилы, лежащие в стороне, вспоминает про пятого аковского патрульного, убитого этими самыми вилами, и ему становится стыдно. Если бы не Филатов, скорее всего МТ-ЛБ так и стоял бы сейчас в боксе Танкового училища, а кости Эн, Хала, Юсупова и самого Ника давно уже растащили бы собаки.
И не было бы никакой победы, никакой свободы, а Аслан со своими подручными развлекался бы в Кремле с новыми наложницами, попивая коллекционный коньяк.
Слышатся тяжелые, шаркающие шаги. Ник поворачивается и видит Цапко. Белый халат его спереди весь покрыт темными пятнами. Выглядит бывший фельдшер, а ныне главный врач общины ужасно - серое, землистое лицо, всклокоченные волосы, борода сосульками.
- Здравствуй, Анатолий, - кивает Цапко Филатову и буквально падает на пластиковый стул, стоящий поодаль.
- Как там? - спрашивает Ник.
- Еще двое умерло, - отвечает врач. - Внутренние кровотечения. Остальные вроде ничего. Руки уже инструменты не держат. Я на свой страх и риск отвар какой-то из дурмана даю вместо анестезии. Помогает, но хреново. Господи, когда ж это кончится!
- Тебе поспать надо. - Ник встает, подходит к Цапко. - Пошли, я провожу…
- Какой там спать! - с надрывом выкрикивает тот. - Пацаненка сейчас принесли. Температура за сорок. Водку развели, обтерли, малины заварили… Вроде сбили до тридцати восьми, теперь дежурить надо. И главное - диагноз не могу поставить. На простуду не похоже, горло в порядке, насморка нет, кашля тоже. То ли энцефалит, то ли менингит, а может и пневмония! Вот такой разброс… Я же фельдшер, просто фельдшер, а не педиатр!
Скрипнув зубами, Цапко поднимается и уходит обратно в Цирк.
- А ему, - нарушает тягостную тишину Филатов, - до утра думать никто не предлагал. Он, может, тоже хотел бы - как все. Рыбку ловить, дрова рубить, спать по ночам и на больших дядей-начальников надеется - авось они придумают, как дальше жить.
- Не надо! - раздраженно перебивает его Ник. - Не маленький, понял…
- Да я знаю, что не маленький. - Филатов подбирает вилы и собирается уходить. - Совет: ты мальчика с температурой на контроль возьми. Не нравится мне эта история…