И только потом, поздним вечером сидя у камелька в предоставленном ему доме, Шерман почувствовал странную зависть к Джо Джонстону и проигравшему войну Югу. Какое огорчительное чувство! В одной руке Шерман держал сигару, в другой бокал бренди. Сидел, уставившись в огонь. Вот ведь какая дребедень-то, оказывается, выходит с окончанием войны: все покричали, порадовались и разошлись, а тебе только головная боль. Да, твое дело правое. Да, ведро елея на тебя вылили. Но победа… До чего же это зыбкая, двусмысленная вещь! Я теперь буду годами думать, сомневаться в правильности своих действий. Тогда как генерал Джонстон и его присные, чье дело было неправым, ожесточенные, но словно омытые, очищенные поражением, сделаются этакими святыми мучениками, да еще и силу в этом почерпнут такую, что хватит на сто лет.
Известив генералов о гибели президента и сделав кое-какие охранительные распоряжения, Шерман проинформировал и армию, выпустив Особый боевой приказ: Командующий с глубочайшей скорбью сообщает, что вечером 14-го дня сего месяца в театре города Вашингтона его превосходительство президент Соединенных Штатов Америки мистер Линкольн был убит человеком, который выкрикнул при этом лозунг, считающийся официальным девизом штата Виргиния.[26]
Как и ожидалось, великий крик горя и негодования пошел по лагерям. Вскоре тысячи солдат, ведомых яростью и непокорством — едва ли армия, скорее толпа рассвирепевшей черни, — двинулись на Рэлей с намерением сжечь город дотла. Но они обнаружили перед собой шеренги Пятнадцатого корпуса под командованием генерала Джона Логана, улицы оказались блокированы артиллерией, и в грудь им уткнулись примкнутые к винтовкам штыками их же товарищи по оружию. Перед шеренгами на огромном скакуне гарцевал сам Логан. Вновь и вновь он приказывал собравшимся расходиться по лагерям. Его не здесь, не в Рэлее убили! — кричал Логан. — Никто из жителей этого города не убивал нашего президента. Здесь нет его убийцы, возвращайтесь в лагеря! Назад, говорю я вам, назад!
И так же быстро, как шатнулось массовое сознание от ликования по поводу капитуляции генерала Ли к горю и сокрушительному гневу, в нем вновь произошел внезапный поворот — все присмирели и, устыдившись, повернули назад. Пока положение окончательно не успокоилось, Шерман приказал держать вокруг лагерей кордоны, а улицы города патрулировать.
Приехав в Вашингтон, Сбреде Сарториус доложил о своем прибытии в Министерстве здравоохранения и получил назначение в Главный госпиталь сухопутных войск. В его распоряжение предоставили операционную с палатами, хирурга-ассистента, штат санитаров и загрузили той же работой, которую он выполнял, будучи полковым хирургом в поле. Здесь, впрочем, больше было тяжелых послеоперационных осложнений, чаще требовалось повторное хирургическое вмешательство — удалить гангренозные ткани или ампутировать конечность после неудачной резекции. Кроме того, здесь, не в пример армии Шермана, больше в процентном отношении было пациентов (в основном ветеранов грантовской Армии реки Потомак), страдающих разного рода кожными высыпаниями, болезнями, вызываемыми заразными поветриями, а также недугами, связанными с социальной деградацией и пороком.
Почти две недели Сарториус из Белого дома вестей не получал, и у него даже от сердца отлегло. Потом, под вечер четырнадцатого апреля, явился президентский референт: Не будет ли полковник Сарториус так любезен пойти сегодня вечером с президентом и миссис Линкольн в театр. Но как раз в тот день произошел необычайный наплыв пациентов, переведенных из какой-то полевой лечебницы. Это были бедняги, получившие ранения и увечья в ходе самых последних стычек с армией Ли. Многих из них в полевых условиях лечили плохо, и Сарториус, ошалевший от навалившейся на него работы, стоя перед референтом в заляпанном кровью резиновом фартуке, отклонил приглашение. Референт, молоденький лейтенантик, признался, что несколько человек уже отказали сегодня президенту, в том числе Гранты, министр Стэнтон с женой и две или три другие пары. Мне очень жаль, — развел руками Сарториус. Возможно, это потому, что сегодня Страстная пятница, — уже в дверях обронил референт.
В тот же вечер позже (Сарториус еще работал) стало известно, что на президента совершено покушение. Сарториус и еще один дежуривший в это время врач схватили извозчика и поспешили к месту происшествия. Президента уже перенесли из театра в дом напротив. В маленькой комнатке он лежал наискосок на кровати, которая была ему коротка; вокруг суетились несколько врачей, в том числе министр здравоохранения. Освещал все это единственный мерцающий газовый рожок. Сарториус с некоторой даже бесцеремонностью проложил себе дорогу к пострадавшему и встал у кровати на колени, чтобы осмотреть рану — небольшое отверстие за левым ухом. Миссис Линкольн сидела на краю кровати, держала обе руки президента в своих и плакала. Мимо Сарториуса протянулась рука и убрала кровяной сгусток — уже не первый — из раны. Это да еще неудачная попытка поднести к губам президента бренди (отчего тот чуть не задохнулся), если не считать грелки к ногам и непрерывного ведения записи основных показателей состояния, было и все, чем могли помочь ему прибывшие во множестве врачи.
26
Sie semper tirannis