Когда Уилл так и не ответил, Арли забеспокоился: Ты что там, заснул, что ли? Эй, малый!
Арли пробрался к козлам, где на средней опоре крыши висела керосиновая лампа. Позаимствую на секундочку, — сказал он. — Глянуть надо на пациента.
Ну да, все так, как он и ожидал: в свете лампы глаза Уилла оказались закрытыми, веки и щеки выбелены осевшей на них мучной пылью, а на мальчишеском лице ясное, довольное выражение, чуть ли не улыбка на побелевших губах — наверное, ему снится сон, и во сне он с мисс Томпсон… но это ж Уилл, он ее там не трахает, не-ет, — скорее, стоит с ней перед алтарем в церкви. А я при этом, — подумал Арли, — наверняка его шафер; околачиваюсь рядом с кольцом наготове.
VI
В авангарде левого фланга, которым командовал генерал Слокум, основной ударной силой был Кил-Всехзагубил — Килпатрик со своей пятитысячной конницей, в которую входила как кавалерия, так и конная пехота. Переправившись через Саванна-Ривер, его эскадроны продвигались к северу, не оставляя на пути ни одного несожженного поселка. По большей части он почти не встречал сопротивления. На всем протяжении марша Килпатрик собирал ценности, пока трофеев не накопилось на целый персональный обоз: серебряные сервизы, тонкое постельное белье, хрусталь, крепкие напитки в бутылках, оплетенные бутыли с вином, на закуску пироги, копченое мясо, яйца, варенья, сухофрукты и жареные орешки, кофе в зернах и прочие услады гурмана.
Ворвавшись однажды под вечер в поселок Аллендейл, он уловил манящий аромат и поднял руку, остановив движущуюся за ним воинскую колонну. Запах жарящегося мяса исходил от дома, притулившегося поодаль от дороги, за рощицей виргинских дубов. Дом оказался пуст, однако во дворе, в отдельно стоящей кухне какой-то мулат в поварском колпаке готовил обед нескольким рабам. Рабы сидели за столом и при появлении белого начальника в испуге повскакали. Что это? — спросил Килпатрик, заглядывая в огромный котел, где булькало варево, в котором виднелись куски отставшего от костей мяса, плавала репа и зелень, чеснок и специи столь изысканные, что генералу сразу вспомнились радости цивилизации, которые он презрел, грудью встав на защиту государства. Le lapin,[16] — ответствовал повар, креол-полуфранцуз, назвавшийся Жан-Пьером. Черт подери, — изумился Килпатрик, отхлебнув варева из поварешки. Вы все, — произнес он, обращаясь к испуганным рабам, — вы все отныне свободны. А ты, — сказал он повару, — подними правую руку. И в тот же миг опешивший от неожиданности Жан-Пьер был зачислен в действующую армию в чине старшего сержанта, заведующего кухней. — Так что, пользуясь данными тебе правами и привилегиями, — продолжил Килпатрик, — налей-ка мне тарелочку, Пьер, я подкреплюсь, да и двинемся дальше.
Заодно Килпатрик реквизировал у разбежавшихся владельцев очень приличное ландо и пару гнедых, которые к нему прилагались.
В каждом городке Килпатрик цеплял новую чернокожую девицу, которая с утра до вечера делила с ним тяготы пути, а ночью ублажала в постели. Для ночлега он выбирал себе лучший дом в городе, а в доме — лучшую спальню с самыми мягкими перинами, самыми пухлыми подушками и самыми теплыми одеялами, которые, сворачивая лагерь, по большей части забирал с собой. В числе прочих в его свиту входил племянник Бастер, светловолосый мальчишка десяти лет, несносный пострел, которого офицеры штаба терпеть не могли. Тот со всеми разговаривал свысока, Килпатрик видел это, но лишь посмеивался. В мальчишке он души не чаял и в часы досуга давал ему уроки чтения.