- Не надо, запротестовал Александр Борисович, нет никакой нужды меня провожать.
- А он и не будет. Пусть постоит посмотрит, вам же спокойно. Ну, протянул он руку, всего вам доброго. И спасибо, что помогли старику не расквасить себе физиономию. Пока.
Совещание у Маркашина провели сразу после возвращения Турецкого в прокуратуру.
- Смотри-ка, оказывается, совсем не поздно, только половина седьмого, походя заметил Турецкий, мельком взглянув на собственные наручные часы. А я-то думал… Да, осень наступает, и погода еще… Это он таким вот образом, на всякий случай, обеспечил себе алиби. На самом деле было уже семь, но Маркашин не обратил на его слова внимания. И хорошо, а то вдруг вопрос возникнет: где был да с кем ездил? Мало ли что, вдруг тот стрелок, которого он успокоил, жив остался! Ляпнет еще про "важняка", поди объясняйся…
Прощальный ужин прошел в спокойной, дружественной обстановке: в ресторане на Московском вокзале. Причем Гоголев вот же все-таки Славкина выучка попросил официанта завернуть бутылочку и несколько разных бутербродов для отъезжающего. Хотя Турецкий был готов уже протестовать, мол, ночь на дворе, какая еще выпивка! Гоголев настоял и взял кулек под мышку. Расплачиваясь, как-то ненавязчиво скинулись, поэтому Александр Борисович остался еще и в наваре. Настроение к концу ужина исправилось, подействовала и спокойная обстановка в ресторане.
Когда Маркашин на минутку вышел в туалет, Гоголев, хитро улыбаясь, негромко заметил, что на совещание не приехал, хоть и обещал, по той причине, что задержался на выезде. Надо же, в самом центре города бандиты перестрелку затеяли! Хорошо, никто из посторонних не пострадал. Но одна машина, если не всмятку, то, как говорят про вареные яйца, в мешочек. А другая уехала. И два с половиной трупа автоматчиков. Половина это тот, который рассказал в клинике уже, на кого они "наезжали", да вот вышло неудачно получилось все с обратным знаком.
Рассказывая быстрым шепотком, Гоголев, не отрываясь, разглядывал Турецкого.
- А во сколько это произошло? почти без интереса спросил Александр Борисович.
- Без нескольких минут семь. Мои там оказались в десять минут восьмого. Представляешь? А я испугался было, зная, что ты собирался встретиться с нашим дедом.
- Я и встретился, спокойно подтвердил Саша. Но уже в половине седьмого был в кабинете Маркашина. Он может подтвердить, если ты сомневаешься. Мы как раз говорили, по-моему, на эту тему: что осень уже, темнеет быстро. Ты спроси, и тоже улыбнулся.
- А зачем? отвел глаза Гоголев. Тебя, что ль, проверять? Тем более что тот видел только одного, а второго, который его снял, даже заметить не успел. Одним, говорит, выстрелом…
- Да чего ты от меня-то хочешь? деланно возмутился Турецкий.
- А ничего! рассмеялся Гоголев. Дела никакого не будет. Очередная разборка. Хозяину "мерседеса" я позвоню, поскольку "наезд" на него, как я понимаю, вызван в первую очередь нашим к нему интересом. Город у нас, в сущности, небольшой, тут все друг у друга под колпаком.
- И часто у вас такое?
- Когда как, пожал плечами Гоголев.
- А у нас, в Москве, обычная картина.
- Я ж говорил: теньденьсия. Главное, что ты уезжаешь без потерь. А пистолет-то ты у кого взял? и он ласково посмотрел Турецкому в глаза.
- Отвяжись, отмахнулся "важняк", не было у меня и нет никакого оружия.
- А я чего? Я ничего! и, увидев возвращающегося Маркашина, предложил: Ну, господа хорошие, давайте, как у нас на Дону говорят, по стременной!…
Без четверти двенадцать Турецкий, Маркашин и Гоголев стояли у четвертого вагона "Красной стрелы" и томительно мусолили сигареты. Самое поганое время ни то ни се, и уйти вроде неудобно, и говорить больше не о чем. Турецкий попытался было уже их спровадить, но петербургская вежливость удерживала провожающих. Соблюдалось что-то напоминающее протокол. Бесцельное, но упрямое стояние у вагона продолжалось, пока наконец не тронулся поезд. Причина, по которой маялся Маркашин, была понятна. А вот зачем было мучиться Гоголеву, Турецкий понял, войдя в свое купе, узенькое, двухместное. Когда в первый раз заходил, на нижней полке сидел какой-то старикан. Сейчас его не было. А вошедшая десяток минут спустя проводница объяснила его отсутствие просьбой товарища Гоголева не сажать сюда посторонних. Деду, кстати, еще и повезло: у него было верхнее место, а ему нашли в соседнем вагоне нижнее. Так что, товарищ Турецкий, прочитала она фамилию на билете, может ехать спокойно до самой Москвы. Что Александр Борисович и сделал с превеликим удовольствием, завалившись на верхнюю полку и вытянув ноги в багажный отсек в торце купе.
Так закончился для него этот шумный день…
Турецкий чихнул и вышел из крохотного супермаркета в Сокольниках (кто догадался его так обозвать?) с огромным пакетом в руках и в сто первый раз пожалел, что отпустил сегодня служебную машину. Его собственная "пятерка" давно и прочно стояла на приколе. Об этой груде металла не хотелось даже вспоминать. А напрягать Грязнова по всякой ерунде стало уже неприлично. Слава, конечно, деликатно молчал, но можно было не сомневаться, что этот вечер он планировал провести вовсе не личным извозчиком, пусть и у своего ближайшего приятеля. Впрочем, подумал Турецкий, надо же Славке когда-то и новую тачку обкатывать. Так почему же не коротая время с упомянутым ближайшим приятелем?
Грязнов, не надевая куртку, дабы продемонстрировать окружающим отличный новехонький твидовый пиджак, вышел из машины и помогал какой-то молодой женщине в синем клетчатом пальто втолкнуть на крыльцо шестиэтажного кирпичного дома коляску. Турецкий удивленно заметил, что почему-то даже вдвоем они это делали с немалым напряжением. А может быть, у них завязался задушевный диалог? Турецкий подошел к Славе…
Дзынь. Звук выстрела был искажен городским шумом и замысловатой акустикой переулка. Женщина в клетчатом пальто рухнула наземь. Грязнов бросился к ней на помощь и тоже упал, получив следующую пулю в правую руку. Дзынь. Дзынь.
Турецкий отшвырнул свой объемистый пакет, впихнул обоих в подъезд. Слава левой рукой швырнул ему пистолет и ею же попытался втянуть за собой коляску…
Дзынь. Дзынь. Дзынь. Коляска перевернулась, и на землю посыпались банки консервов.
"Какого черта он отдал мне оружие, что он делает?!"
Стрелять могли только из окна или с крыши этого же дома. Турецкий снова выскочил на улицу и прыжком упал за ближайшее дерево.
Дзынь. Дзынь. Кора была испорчена в нескольких местах. Но зато теперь он понял, что противник находится на крыше: из одного-двух окон никогда не получить такой амплитуды стрельбы.
В переулке завопили какие-то тетки.
- Никому не выходить на середину улицы! орал из подъезда Грязнов.
"Дельный совет", подумал Турецкий, выглянув из-за дерева.
Дзынь. Эта пуля ушла в грязный снег прямо перед ним. "Качание маятника! Качать маятник!" толчками билось в голове Турецкого, но сделать этот маневр он не решался.
- Саня! орал "регулировщик" Грязнов. Он на правом углу крыши!
Турецкий выглянул с другой стороны, чтобы сузить угол обстрела, и едва не лишился головы. Дзынь! Он рефлекторно бросился в сторону, не вставая с земли и продолжая использовать этот прием, отпрыгнул под самую стену дома.
- То есть слева, Саня! надрывался Грязнов. Это с его стороны справа, с твоей слева!!!
Турецкий выпрямился в полный рост и осторожно двинулся по-над самой стенкой. До сих пор он не смог сделать ни единого выстрела.
Выстрелов и с крыши больше не было. Турецкий рывком бросился вперед, пересек детскую площадку и, перемахнув через парапет, влетел и ближайший подъезд. Шесть этажей! Шесть этажей. Шесть этажей… Второй… Третий… Краем уха он слышал, как квартиры запирают изнутри на многочисленные резервные замки… Четвертый… Снять наконец оружие с предохранителя… Шесть этажей… На пятом он здорово поскользнулся. Шесть этажей… Шестой… Лестница на чердак… Придерживая дыхание, Турецкий выбрался на крышу.