В 42-й армии в первом эшелоне, состоявшем из трех стрелковых корпусов, в центре полосы прорыва были поставлены испытанные дивизии 30-го гвардейского стрелкового корпуса, имевшие значительный опыт в организации атаки еще с прорыва блокады. И штаб корпуса генерала Симоняка, сформированный весной, обладал большей слаженностью в управлении соединениями и частями усиления, чем только что созданные штабы новых корпусов. Соседям Симоняка — корпусам первого эшелона (справа 109-му под командованием генерала И. П. Алферова и слева 110-му под командованием генерала И. В. Хазова) — предстояли, быть может, более трудные бои в самом начале прорыва, поскольку перед ними находились укрепленные города Урицк и Пушкин. Но центр и вершина тарана при прорыве главной полосы обороны противника имели в данном случае большую значимость для командующего фронтом.
Вообще-то, следует отметить, что Леонид Александрович был особенно внимателен к 30-му гвардейскому стрелковому корпусу. Это касалось и укомплектования его личным составом, и материальной обеспеченности. Генерал Симоняк выговорил для корпуса, например, своеобразную привилегию: раненые в боях солдаты всех его соединений и частей по излечении обязательно возвращались в свои подразделения. Конечно, во всем этом главную роль играли не какие-то личные симпатии командующего фронтом к одному из командиров. Командующий фронтом в начале этой операции и в предвидении будущих стремился иметь среди многих хороших дивизий и отличные. Поэтому он и отдавал предпочтение гвардии.
На участке 2-й ударной армии прорыв должны были начать дивизии 43-го стрелкового корпуса генерала А. И. Андреева и 122-го корпуса генерала П. А. Зайцева. И здесь были войска, получившие опыт в недавних синявинских боях.
ПРОРЫВ И РАЗГРОМ
Туманная с изморозью ночь на 15 января сорок четвертого года. Как будто такая же бессонно-настороженная, как и два года назад, по всей полосе искалеченных южных окраин Ленинграда — от изрубленного снарядами Шереметьевского парка до развалин Пулковской обсерватории и одиноких печных труб на Средней Рогатке. В здании штаба фронта — в Смольном, как всегда, горит свет.
В нору глухой блокады перед рассветом лишь одиночки снайперы пробирались под Пулково поближе к немецким траншеям с пачкой патронов. Сегодня в густом тумане, чуть звякая оружием, идут и идут гвардейские дивизии генерала Симоняка. Они проходят пустынными улицами, через открытые для них баррикады, бетонные надолбы, через густую сеть проволочных заграждений, а потом расходятся в лабиринте глубоких траншей, добираясь с проводниками до исходного рубежа в 100—200 метрах от фашистов. Разведчики и саперы, готовившиеся к расчистке минных полей, даже слышат частые тревожные команды гитлеровских офицеров: «Ахтунг!..»
Операция началась, по существу, еще в ночь на 14 января внезапным авиационным ударом но самым важным целям в глубине обороны немцев. Особое беспокойство Говорова вызывала очень сильная группировка тяжелой дальнобойной артиллерии в районе хутора Беззаботного, к югу от Стрельны. Вражеские батареи там были укрыты в прочных долговременных сооружениях, могли маневрировать огнем в обоих направлениях нашего наступления. Борьба с этой группировкой велась давно. Леонид Александрович попросил Ставку Верховного Главнокомандования выделить специальную группу ночных бомбардировщиков авиации дальнего действия для массированного удара перед самой операцией. Такой удар и был нанесен.
Утром 14 января 2-я ударная армия генерала Федюнинского начала наступление с ораниенбаумского плацдарма. А сегодня главный удар с Пулково наносит 42-я армия генерала Масленникова.
Утро проходило в Смольном в напряженном ожидании сведений из 2-й ударной армии, куда вылетел через залив генерал армии Говоров. Сильный туман закрыл аэродром, и командующий 13-й воздушной армией генерал С. Д. Рыбальчепко нервничал. Леонид Александрович решил все-таки возвратиться утром в Ленинград. Но как сядет самолет в таком тумане, да и найдет ли летчик аэродром?
Летчик нашел. Георгий Федотович Одинцов, летевший с Говоровым, поеживался, вспоминая перелет: «Долго мы кружились, спускались, поднимались, пытаясь пробиться к невидимой земле. Ни слова не проронил наш Леонид все это время... Перед отлетом сказал только: «Мне надо быть в Ленинграде сегодня». И когда приземлились наконец, сказал коротко пилоту: «Спасибо».
Боевые действия по разгрому немецко-фашистских войск под Ленинградом и Новгородом в 1944 году