Перечитав пару раз, подправив описки, бош остался страшно собою доволен! Местные, ежели и перехватят, всё одно ни чёрта не разберутся, зато таинственный получатель со столь оригинальной подачи гарантированно проникнется серьёзностью момента! Без малейших на то сомнений! Хорошенько упаковав послание в герметичный деревянный футлярчик и принайтовив его как следует к лапе пернатого почтальона, совсем уж было собрался выпустить ворона, но внезапно одумался.
Вновь и вновь всплывали в голове, беспокоили ошельмованные Маршалом события той самой злополучной ночи, когда последний раз отправлял с письмом Генриха. Ведь при всей своей кажущейся фантастичности, даже абсурдности, версия возможного злокозненного покушения на вороного почтаря не воспринималась уже чем-то из ряда вон выходящим. Звук арбалетного выстрела в предрассветной тишине тоже, согласитесь, ни с чем не спутаешь! Голова-то у бывалого вояки вроде как пока еще тьфу-тьфу-тьфу! В порядке! Тр-р-р, фьють, тынс, чпок! Припоминаете? И давайте не будем сейчас порожняк гонять, рассуждая о пользе или бесполезности ПНВ! Пустое это.
Чтоб вы правильно понимали, дорогие читатели, в Своне далеко не все технические приблуды исправно функционируют. Может, слепой настройщик роялей на звук пулял? Ему-то темень однозначно не помеха! Там слух о-го-го! — глаз не нужно. Кто знает? Стало быть, пусть и натянуто, предположив, что Генриха таки подстрелили на ужин, неплохо бы понимать, кто и, главное, зачем? Вопросы, без сомнения, занимательные, но сейчас нужны ответы… Трактирщик погасил свечу, прислушался.
Дом жил — проживал своей обычной жизнью, поскрипывая половицами, шурша крысами, постукивая ставенками, там-сям слышался людской гомон, женское приглушённое взвизгивание, вкусно пахло жареным ночным обжорством. Постояльцы, верно, не все ещё утихомирились, каросты гуляли, денежек насосавшись, слуги трудились сверхурочно. С улицы никаких посторонних звуков не проникало. Попытка же высмотреть во тьме через слюдяное окошко что-либо заслуживающее внимания, вполне ожидаемо, успехом не увенчалась. Хошь не хошь, а пришлось отворять оконце-то.
Колючий порыв ветра тут же ледяными иголками саданул в лицо, разметал пергаменты, сдул перо с парты. Гамаюн недовольно нахохлился. Рол отпрянул, принявшись спешно кутаться в невесть откуда весьма уместно оказавшуюся под рукой меховую накидку. У-ух! Ну и ветрило! Зарруга! Мало-помалу глаза привыкли к темноте и непогоде, перестали слезиться. Ничего интересного, заслуживающего внимания, кругом лишь ставни запертые… Запертые ставни… Кое-где вовсе окон нет… Стоп! Окно открытое! Наконец-то! Хоть какое-то разнообразие! Вон мужик в пиджаке! А вон оно, дерево! Кому это, интересно знать, понадобилось столь оригинальным способом закаляться по ночам, а?! Тараканов небось со свету сживают, клопов? Дык без толку это! Любой ребёнок знает, жилище полностью вымораживать надобно. Странно, очень странно! Так, так… Померещилось ли бошу, нет, только заметил он в подозрительном окне движение мимолётное, будто пятно светлое промелькнуло. Чертовщина какая-то! Закрыл ставни, присел в раздумьи. А что это, кстати, за дом? На противоположной стороне улицы, метров пятнадцать до него…
Ба-а-а! То ж орденская гостиничка! Монахи странствующие останавливаются в ней, угрюмые пилигримы, паломники, страждущие припасть к иссохшим мощам Святого Кууна. Все, как один, аскеты, удобств не признают. Короче, сплошная антисанитария, Мандрака гааш! Та-а-ак… Мансардный этаж… Обычно святые отцы в «Мечнике» столуются, но, случается, заказывают еду и в номера. Дабы с разбитными каростами, к примеру, лишний раз не сталкиваться, искушений лишних избегнуть. Хоть и наносное всё это. Сами посудите: лишь ночь факелы зажжёт, девки только и шарятся туда-сюда, туда-сюда! Исповедаться бегают, не иначе! Ха-ха! Да простит Ваагл Великодушный грехи наши развесёлые!
А в мансарду-то как раз пару недель назад интересные ребята заехали. Бойцы, должно отметить, дюже странные! С виду вроде монахи как монахи, повадки же звериные и выправку военную не скрыть. Разумеется, средь орденских тоже доблестных воинов в достатке, однако благочестие в той или иной мере завсегда присутствует. Эти же — зверьё зверьём! Не молятся, в храм не ходят, ни с кем не общаются, весь чердак изгадили. Уж на что карстийцы люди к вони индифферентные, и то ропщут! Еды переводят немыслимое количество! Платят, правда, исправно, каждый день одну и ту же сумму, точно командировочные. Поговаривают, сам Судья Гнууис за них хлопотал, да кто ж проверит-то! По всему выходит — они, вандаба!
Само собой, ненавязчиво так, но кое у кого из читателей наверняка ведь тоже возникло смутное ощущение некоей корреляции весьма своевременного явления этих господ с нашими занимательными событиями, правда? Вот-вот! И мы о том же… Никак помещение проветривают? Да уж, не мешало бы! Трактирщик снова выглянул в окно и вновь приметил движение. Теперь уже совершенно явственно! Шпионят за кем, что ль? Не за ним ли самим?! Чем обязан? Ну, дела!!!
Откуда-то со стороны торговых рядов донёсся жуткий вой, аж мурашки под воротник забежали. Ого! Ни хрена ж себе! Что за нечисть в Смердиловке завелась? Чур меня! Опасливо украдкой перекрестившись, хозяин быстренько прикрыл ставни, типа спрятался. Свонцы не крестятся. Левую, сердечную руку вверх, к Вааглу, тянут, правую к груди прижимают, к сердцу ближе. Оружие при себе? Всегда! Надо понимать, Гамаюн — последняя надежда, рисковать им нельзя. Нда-а-а… Как быть? Доверившись интуиции, Рол накинул на клетку покрывало, дабы птицу не тревожить, и по стеночке, по стеночке, стараясь не попасть в поле зрения таинственных соглядатаев, прокрался к двери. Свечу вновь зажегши, оставил гореть, словно в комнате остался кто-то. Жалко, конечно, хороший огарочек пропадёт, но… Ничего не поделаешь, ради общего блага почти всегда приходится жертвовать чем-то личным! Не так ли? Затем спустился по рабочей лестнице, прошёл, никем не замеченный, минуя подсобные помещения, кухню, вышедши аккурат через чёрный ход. Как раз к волшебному туалету. Там постоял немного, осмотрелся, отлил заодно. Вроде тихо, никаких вокруг вражьих шевелений.
Путь предстоял, в принципе, недалёкий, да больно уж погода мерзопакостная! Где-то поблизости истошно лаяли собаки. Пока огородами пробирался до городской площади, замерз вусмерть! Здесь, вдали от жилья, меж трёх раскидистых осокорей выпустил птицу. Пара взмахов мощных крыльев — и Гамаюн, коротко каркнув на прощание, растворился во мраке ночи. На сей раз обошлось без настораживающих звуков, лишь вой ветра проводил пернатого странника в дальнюю дорогу.
Вернувшись домой с приятным чувством честно выполненного долга, Роланд какое-то время ещё отогревался у камина, слушая вполуха бубнение исполнительного Дреена, затем пропустил накоротке кружечку-другую, так, чисто для приличия, с Гаалом и его ребятами и лишь под утро добрался наконец до спальни, где сей же момент уставший, но довольный забылся тяжёлым беспробудным сном в уютных объятиях преданной любящей Безлы.
Милая, милая Безла! Не уделить в нашем повествовании хоть бы малой толики внимания этой, без преувеличения, замечательной во всех отношениях женщине было бы, уверяю вас, попросту бессовестно! Ибо добровольно связать свою жизнь с педантичным занудой вроде Роланда — сам по себе уже, согласитесь, поступок весьма ответственный. Учитывая же специфику его, мягко говоря, беспокойной деятельности, о коей она благодаря живому ясному уму и недюжинной интуиции с давних пор, разумеется, догадывалась, так и вовсе в некотором роде геройство!