Ней прекрасно осведомлен обо всех лишениях, но он не хочет иметь армию в лохмотьях. Париж объясняет, что его войска должны жить за счёт оккупированной страны. «Мне разрешено, — информирует он власти Франкфурта, — реквизировать в городе три тысячи пар сапог со шпорами и венгерских сапог. Малейшая задержка с поставкой заставит меня прибегнуть к жёстким средствам, которыми я располагаю, чтобы принудить вас». Солдаты Республики, апостолы Революции, инструменты цивилизации и прогресса — не карнавальная армия. Пестрота одежды в 13-м полку конных егерей поражает генерала Нея. Ему приходится уточнять и выяснять детали военной формы — от цвета пуговиц, размера галунов до цвета перевязи с лядункой из желтоватой марокканской кожи или в крайнем случае красной, с серебряной отделкой. Он требует, чтобы все офицеры отпустили усы. Волосы должны быть коротко пострижены, косички запрещены. Что касается причёсок унтер-офицеров и рядовых, то у них на голове должны быть две косички, связанные концами, каждая длиной шесть дюймов.{46}
По мнению Сарразена, Ней получил продвижение в этой столь плохо организованной армии именно благодаря пристрастию к порядку и дисциплине. Своим холодным упорством и высокопарным красноречием он завоёвывает авторитет в солдатской среде, при этом льстит солдатам называя их «римлянинами». Методы Лефевра Нею не подходят. «Вы ждёте, когда филистимляне придут вас кастрировать? — восклицает Лефевр, супруг Мадам Бесцеремонности.[22] — А ну-ка, ребята, вышвырните этот сброд отсюда!»{47} Такой распущенности в языке Ней противопоставляет предельно корректные речи со строгими рекомендациями: «С огорчением я наблюдал, как многие офицеры выпивают в кабаре в компании солдат. Такое поведение противоречит принятому порядку и правилам корректного поведения. Офицеры своим поведением должны показывать пример».{48}
Ней испытывал ностальгические чувства по хорошим манерам, принятым в армии при прежнем режиме, с которыми он успел познакомиться ещё «по ту сторону барьера», когда был рядовым гусаром, но не признавался себе в этом. Гражданским ценностям он теперь предпочитает профессиональные качества солдата. Постоянное состояние войны приносит ему удовлетворение, потому что дисциплинирует армию, пребывавшую в беспорядке, поддерживает военную иерархию.
В Итальянской армии смеются над солдатами Рейнской армии, называют их господами аристократами. И правда, в 1797 году Гош наконец сменил отталкивающую форму образца 1793 года на более интересную, прежде неизвестную в армиях, действовавших в Германии.{49} Основное различие между войсками Рейнской и Итальянской армий заключалось в достоинствах первых и пороках вторых. Тем не менее корреспонденция Нея опровергает утверждение о его «республиканском мистицизме», что оградило бы его от упрёков и наветов по поводу участия в неблагородной борьбе за чины и звания между офицерами, которым не нужно было ждать Бонапарта, чтобы продемонстрировать свою гордыню, недоброжелательность и злопамятность. Так, в одной из записей генерала Нея можно прочесть: «Предупреждаю, что не буду письменно обращаться к генералу Тарро, так как начальник авангарда должен сноситься лишь с главнокомандующим».{50} Он ничего не спускает офицерам-конкурентам и при первом же случае составляет доносы на них: «Должен сообщить, что генерал Тюрро[23] отправил офицера и двадцать егерей в замок, чтобы они там незаметно обосновались и жили».{51} А вот из другого донесения: «Не знаю, известно ли Вам, что Лагори имеет собственный продовольственный склад».{52}
Сегюр, который станет генералом и прославится в России в 1812 году, соглашается, что в 1800 году в Рейнской армии оставалось крайне мало «простых, чистых и искренних патриотов, не имевших каких-либо личных интересов»,{53} но при этом он превозносит дух товарищества и равенства между офицерами. Это так называемое братство далеко не безукоризненно. Генерал Боне позволяет себе вскрывать письма, предназначенные Нею, под тем предлогом, что в них могут содержаться срочные военные сведения. Дело быстро принимает дурной оборот, если судить по ответу генерала Коло, направленному Нею, который видит корень зла не там, где его обычно находят: «Меня нисколько не удивляет тот факт, что письма вскрываются. Вы должны знать, каковы люди сегодня. Вы должны понимать, что очень небольшое число наших храбрых товарищей не затронуто лживыми доносами тех ничтожных, которые никогда не выскажутся Вам прямо в лицо. <… > В моем присутствии они не посмеют сказать ни слова относительно Вашей порядочности». Мелочность, амбиции и зависть губят здоровый дух Рейнской армии. «Театр военных действий, — пишет Пассенж,[24] адъютант Нея, — напоминает прекрасную лужайку, где довольно часто раздаётся кваканье нескольких жаб». По мнению генерала Нея, такой квакающей жабой является Барагэ д Илье,[25] которого он ненавидит, особенно с того момента, когда последний попросил одного секретного агента следить за генералом Лорсе, ответственным за сбор контрибуций. Будучи другом Лорсе, Ней воскликнул: «Такое нетактичное поведение недостойно начальника штаба. Если бы я присутствовал при этом, арестовал бы его на месте!»{54}
23
Тюрро де Гарамбувиль,Луи Мари (1756-1816) — дивизионный генерал в составе Самбро-Маасской армии. После жёсткого подавления восстания в Вандее был отстранён от занимаемой должности и даже некоторое время находился под арестом. Возможно, что именно проякобинские настроения генерала делали его подозрительным в глазах властей и давали основания Нею делать подобные заявления. —
24
Пассенж, Эсташ Юбер (1773-1854) в 1798-1805 годах адъютант Нея, с 1815 года генерал-майор. —
25
Барагэ д'Илье, Луи (1764-1813) дивизионный генерал, в описываемый период начальник штаба Рейнской армии, в дальнейшем граф Империи, генерал-полковник драгун. —