Это жестокое поражение оказалось тяжёлым ударом для князя Москворецкого. Начался период горечи и недовольства собой, ставший причиной отрешённости. До сих пор наполеоновские войны доставляли Нею глубокое удовлетворение. Он обнаруживал в себе качества, о которых не подозревал. Он ревновал к высшим должностям Сульта и Массены, но знал ли Ней, что, как в шахматах, ведущий в бой армейские корпуса должен иметь в голове план, представлять ключевые моменты и их последовательность перед, во время и после сражения? Знал ли он, что нельзя упускать из виду главные точки сражения, как и во время шахматной партии нужно постоянно контролировать ключевые клетки шахматной доски? Обстоятельства дают ему возможность оценить предел собственных интеллектуальных способностей, но гордыня заставляет Нея не обращать на это внимание, приписывая поражения неотвратимым событиям на поле боя: «В определённых условиях мне больше нравится быть гренадером, чем генералом; я готов отдать кровь до последней капли, только бы это было с пользой».
Какова же реакция Наполеона на поражение Нея под Денневицем, имевшее столь тяжёлые последствия? Император, не хмурясь, не покусывая губы, что означало бы озабоченность, спокойно прочитал депешу. Наступила тишина, потом он заговорил, и на мгновение показалось, что это голос другого человека. «У нас действительно очень трудное ремесло», — заключил Наполеон. Засыпая вопросами адъютанта, который доставил депешу, Император восстанавливает картину сражения; он объясняет окружающим причину поражения с такой точностью, что, казалось, будь он на поле боя, Денневиц обернулся бы победой. Наполеон воздерживается от прямой критики маршала Нея, не позволяет себе ни одного оскорбительного или двусмысленного выражения, объясняя всё трудностями военного искусства, которое пока ещё досконально не изучено. Император добавляет, что, если бы располагал временем, написал бы пособие по ведению боя.{324}
Клуэ, адъютант маршала Нея, попавший к союзникам в плен, доброжелательно принят князем воинственного вида, в шляпе с галунами, украшенной белыми перьями и плюмажем национальных цветов Швеции. Это был Жан-Батист Бернадот. Князь интересуется здоровьем адъютанта, справляется о маршале Нее и переходит к цели беседы. Он заявляет, что достаточно искренне желать мира, чтобы прекратить эту войну, что мир ещё возможен. Бернадот рассуждает вслух в присутствии Клуэ: «Моё положение довольно деликатно, мне претит воевать с французами. Наполеон лично несёт ответственность за эту отвратительную ситуацию». Бернадот настаивает, что власть Императора не выдержит поражения и что военные избавятся от неё первыми.
Освобождая Клуэ, Бернадот пользуется случаем и передаёт с ним пачку писем, адресованных Нею, Мюрату, Бертье, Удино и Макдональдс В этих письмах он утверждает, что союзники не намерены навязьшать Франции унизительные условия. Письмо Бернадота Нею, с которым в молодости ему довелось служить вместе, носит более личный характер: «Уже много лет мы разоряем землю и до сих пор ничего не сделали для людей. Слава предстоящего подвига, князь, достойна такого воина, как Вы. Французский народ оценит эту выдающуюся услугу наряду с теми, которые мы вместе оказали двадцать лет назад под стенами Сен-Кантена, сражаясь за свободу».{325}
Об истории с письмами, которую всё же нельзя назвать интригой, но которая могла показаться главнокомандующему таковой, адресаты предпочли умолчать. Но, несмотря на все предосторожности, слухи о существовании корреспонденции дошли до ушей Наполеона. Ней вынужден объясниться с Императором. Маршалы, ожидавшие у дверей императорского кабинета, слышат крики и набираются смелости, чтобы поддержать князя Москворецкого, выступающего сторонником заключения мира. Тут же Наполеон называет Мюрата предателем и бросает в лицо Бертье: