Павел Семенович кивнул, бросил взгляд на наши ордена и спросил:
— Вы тоже там были? Это вам за Халхин-Гол?
Я коротко подтвердил, а Романенко ответил обстоятельнее:
— У Семена Ивановича ордена Красного Знамени — наш и монгольский — действительно за Халхин-Гол, а я в тех боях не участвовал. Меня Монголия наградила позже...— И опять попросил: —Да ты о себе, Павлуша!..
— О себе так о себе,— согласился Рыбалко и, окинув нас веселым взглядом, неожиданно быстро закончил: — Потом был военным атташе в Польше и Китае. А сюда прибыл из Казани. Вот и все!
Мне стало ясно, что дальнейшие расспросы ничего не дадут. Возможно, своему старому другу, Романенко, он рассказал бы больше. И я задал еще лишь один вопрос: с какого года он, Рыбалко, в партии. Услыхав, что с марта девятнадцатого, обрадовался: во главе армии будут коммунисты с таким солидным стажем. Романенко в партии с 1920-го...
•— Разрешите спросить,— включился в разговор н Зинькович.— Вот вы говорите, что прибыли из тыла, а награда у вас боевая. Значит, все-таки успели повоевать?
— Еще как успел! — ответил за него Романенко.— На всех фронтах гражданской войны.
— Положим, не на всех,— возразил Рыбалко,— а орденом наградили еще в 1920-м, за бои с белополяками.
— Теперь уж я уточню,— явно гордясь другом, сказал Романенко.— Не за бои, а за героизм, проявленный в этих боях. А вот в танковых войсках тебе, Павлуша, не довелось служить. Не так ли?
— Действительно, не довелось.— Рыбалко сразу посерьезнел.— Но я надеюсь, что Военный совет армии поможет освоить специфику этого рода войск.
Помнится, хотелось более подробно расспросить его, но я чувствовал, что делать этого пока не следует. Понимал: передо мной человек необычной судьбы, и по ответам, смахивающим на краткие анкетные данные, составить о нем верное представление все равно не удастся. Решил отложить до того времени, когда совместная работа сблизит нас и поможет лучше узнать друг друга.
И действительно, когда наше боевое товарищество переросло в крепкую дружбу, Рыбалко сам немало поведал о своей жизни, а общение с этим замечательным человеком многое дополнило убедительнее всяких слов. Ведь все, что происходило в военные годы с Павлом Семеновичем, происходило и со мной. В пламени сражений нас соединила общая судьба — этапы боевого пути третьей танковой...
Многое открыли мне и встречи с людьми, сталкивавшимися с Павлом Семеновичем в разное время, при несхожих обстоятельствах, но оценившими его человеческие достоинства, огромную военную эрудицию и никогда не изменявшую ему партийную принципиальность. Это — бойцы, командиры и политработники частей, которыми он командовал, и люди, выполнявшие вместе с ним особые задания партии. Их суждения помогли мне глубже понять среду и условия, в которых формировались героические черты его характера.
Воссоздать облик прославленного героя гражданской и Великой Отечественной войн П. С. Рыбалко, прошедшего путь от рядового до маршала бронетанковых войск,— моя давняя мечта. И я принимался за ее осуществление с сознанием высокой ответственности и беспредельным уважением к его памяти...
Семья рабочего Романовского сахарного завода Семена Филипповича Рыбалко жила в селе Малый Истороп, что в 30 километрах от уездного города Лебедин Харьковской губернии (ныне — Сумская область). Прокормить семерых детей на скромный заработок слесаря отец не мог, и шестеро сыновей, едва успев подрасти, нанимались в пастухи. Седьмая, девочка, оставалась на хозяйстве помогать слабой, болезненной матери.
Родители были довольны детьми. Огорчал только тре-
I
тий сын Павел. Как и все, работящий, он рос не в меру резвым и любознательным, верховодил сельскими ребятишками, был неутомимым выдумщиком и заводилой.
Убедившись, что самому не унять озорника, Семен Филиппович решил отдать его — единственного из семерых — в церковно-приходскую школу. Авось, поубавится у парнишки прыти.
И действительно—поубавилось. Павел увлекся учением и проявил недюжинные способности. Другим одногодкам не раз попадало линейкой по лбу, Павла же наказывать было не за что. В учении преуспевал, удивляя учителя четким, аккуратным почерком.
В 1907 году, когда ему исполнилось тринадцать, Павел окончил школу. Сельский священник сразу же повел его в контору.
— Возьмите, не пожалеете,— заверил бухгалтера.— Такую чистоту письма редко у кого встретишь.
И начал Павел переписывать счета и наряды. Родители радовались: наконец-то сын при деле и, может, со временем «выйдет в люди». Сам же он был огорчен и растерян — сверстники стали сторониться.
— Ты нам уже не ровня,— говорили они.— Ты теперь конторский, а мы...
Павел поклялся любой ценой избавиться от этого ненавистного звания.
Если бы он мог знать, как все обернется!
Как-то в середине дня в контору вошел взволнованный мастер.
— Беда-то какая: такого хорошего слесаря потеряли...
— Ты о ком? — не понял бухгалтер.
— Неужели не знаете? — удивился мастер.— Семену Рыбалко кипящим сиропом ноги обварило...
Павел опрометью кинулся вон из конторы.
Ожоги были страшные. Раны долго не заживали. Но самое ужасное — ноги у Семена Филипповича навсегда отнялись. Судьба искалеченного мастерового не интересовала сахарозаводчика. Семья начала бедствовать, и Павел попросился в заводскую мастерскую. Работал учеником токаря за мизерную плату — три рубля в месяц.
За четыре года жалования почти не прибавилось. Когда наступил 1912-й, Павел отправился в Харьков — поговаривали: в городе заработки выше.
В то время в стране промышленный застой сменился подъемом. Расширялись предприятия, строились новые,
возникла нужда в рабочих руках. Павел легко устроился подручным токаря на паровозоремонтный завод. Надежды на хороший заработок, однако, не оправдались.
Его умом и сердцем все больше завладевали революционные настроения, которыми были охвачены рабочие харьковских заводов и фабрик, не забывшие уроков первой русской революции. Вскоре под влиянием передовых рабочих и агитаторов-большевиков молодой металлист Рыбалко начал понимать, почему так несправедливо устроена жизнь трудового народа и что нужно делать для ее изменения.
И вот —война! Осенью 1914-го Павла мобилизовали. Несколько месяцев муштры, а затем отправка в Галицию, на фронт.
Вместе с пополнением в окопы приходили слухи, что в Петрограде и Москве забастовки, что большевики призывают народ свергнуть царя, раздать землю крестьянам, фабрики — рабочим. Но главное — кончать империалистическую войну. Все это находило самый живой отклик в солдатской среде.
Боевые действия продолжались, и счет жертвам рос. Не избежал печальной участи и солдат Рыбалко. Летом 1916 года его, тяжело раненного и контуженного, эвакуировали в тыл.
После излечения — снова фронт. В России назревали революционные события, и Павел Рыбалко, понимающий правоту большевиков, пришел к выводу, что его дорога — с теми, кто борется за дело рабочих и крестьян.
Домой Рыбалко прибыл после свержения царизма. В некогда тихом селе все бурлило и клокотало. Сахарозаводчика уже и след простыл. Для охраны завода от анархистов, а то и просто грабителей большевики организовали рабочую дружину. Павел одним из первых вступил в нее. На сельских сходках агитировал за большевиков, как мог разъяснял программу партии Ленина. Сам он в этой программе тогда еще не до конца разобрался, но верил в ее справедливость и заражал своей верой земляков.
Когда в октябре 1917-го докатились вести о свершившейся в Петрограде пролетарской революции, односельчане выбрали Рыбалко в ревком, и он энергично взялся за установление Советской власти в родном селе. А в ноябре, будучи уже командиром рабочей дружины, увел ее в Лебедин, где формировался отряд Красной гвардии.
Пришла тревожная весна 1918-го. На Украине хозяй-
ничали кайзеровские войска, убивали, грабили, вывозили в Германию богатства плодородного края. На борьбу с завоевателями поднялись лучшие сыны трудового народа. Повсеместно создавались повстанческие отряды. Ни днем, ни ночью не было покоя германским оккупантам и их прихвостням — гайдамакам гетмана Скоропадского.