— На сегодня довольно,— объявляла она, заглядывая в лежащие перед ним книги, где рядом с «Историей войн» и трудами советских военных теоретиков мирно соседствовали бессмертные произведения классиков мировой литературы.—Зачем только перегружаешься? Ведь всего не узнать, а ты и так уже много знаешь...
— Что ты, Надюша! — восклицал Павел Семенович.— Я знаю очень мало! Когда только успею наверстать упущенное...— И с сожалением вздыхал:— Уже два часа...
— Раз я пришла, значит, два,— подтверждала Надежда Давыдовна и спокойно закрывала книгу.
Он безропотно подчинялся. Было у них нерушимое условие: после двух — отдых.
Перед сном молча прислушивались к ровному дыханию спящего сына. Вилен рос крепким, здоровым мальчиком. Учился хорошо, но отметки по поведению, как у многих подростков, оставляли желать лучшего. Конфликты чаще всего возникали из-за его прямоты и запальчивости, с которой он обличал чью-то несправедливость. Надежда Давыдовна, ограждая мужа от неприятных объяснений с директором школы, принимала «удары» на себя.
Вилен буквально боготворил Павла Семеновича, говорил: «Мой отец — Человек, и я даю слово стать таким же».
Оба — и отец, и сын — не могли знать тогда, при каких трагических обстоятельствах в грядущем 1941-м Вилен сдержит свое слово...
В 1937 году Рыбалко снова за границей. Его направили в Польшу, военным атташе СССР.
В сложных условиях работали там наши дипломаты. Антинародная политика «санации», проводимая буржуазно-помещичьим правительством Польши, неприкрытая антисоветская направленность всех его планов и акций усложняли и без того нелегкую деятельность полномочных представителей Советского Союза в этой стране,
— Не знаю, когда было труднее,— вспоминал Павел Семенович,— в степях Украины, где мы скрестили клинки с польской шляхтой, или в бескровной войне с польскими дипломатами в их комфортабельных кабинетах. Ведь я приехал в Варшаву уже после заключения соглашения между Германией и Польшей, являвшегося одним из этапов в подготовке фашистской агрессии против СССР. Один непродуманный шаг мог нанести непоправимый ущерб интересам нашего государства...
Домой Рыбалко вернулся летом 1939-го, а 1 сентября того же года фашистские войска вторглись в Польшу. Началась вторая мировая война.
Через несколько месяцев Павла Семеновича снова направляют в Китай — на сей раз военным атташе
Советского Союза. И отзовут только через полгода, когда начнется Великая Отечественная война...
пн
Рыбалко рвался на фронт, а его направили готовить кадры — в высшее военно-учебное заведение начальником кафедры. Он обращался с бесчисленными рапортами, но на каждый поступал неизменный ответ: отказать. Не так просто было подобрать на его место специалиста, обладающего такими же глубокими военными знаниями, многолетним боевым опытом, искушенного в дипломатической работе за рубежом.
И кто знает, как сложилась бы судьба Павла Семеновича, если бы он не обратился за помощью к своему старому другу—генерал-полковнику Андрею Ивановичу Еременко. В то время командующий Брянским фронтом Еременко находился на излечении после тяжелого ранения...
Спустя много лет Маршал Советского Союза
А. И. Еременко опубликовал письмо Павла Семеновича в книге своих мемуаров:
«Дорогой Андрей Иванович!
Шлю привет и самые лучшие пожелания. Желаю скорее выздоравливать. Андрей Иванович, убедительно прошу, помоги мне, пожалуйста, выбраться из глубокого тыла. Я пойду на любую работу, пойду командиром дивизии, заместителем командира кавкорпуса (есть теперь такие). Стыдно сидеть, хочу воевать. Ты меня знаешь, знаешь не сегодня; всю свою жизнь я работаю честно для Родины и партии и думаю, что хорошо буду воевать. Очень тебя прошу, позвони Ефиму Афанасьевичу Щаден-ко или т. Румянцеву *, попроси назначить меня в действующую армию.
Я буду очень тебе благодарен. Начинаются активные действия на фронте, а я сижу в тылу. Если ты уже поправился, забери меня к себе, буду работать хорошо. Очень прошу, помоги мне выбраться. Еще раз4 привет, извини за просьбу.
Твой П. Рыбалко.
20.5.42. Казань» 2.
Через несколько дней страстное желание Павла Семеновича осуществилось...
• Тогда руководящие работники Наркомата обороны. — Авт.
I
ГЛАВА ВТОРАЯ
Необычно жарким для Подмосковья выдался июнь сорок второго. В тот день, когда мы выезжали в 15-й танковый корпус, с утра собиралась гроза. Стояла нестерпимая духота. Небо заволокло тучами. Где-то далеко погромыхивало, сплошную серую пелену над головой изредка прорезали молнии, но дождем и не пахло. Машины ожидали нас в тени, но можно было не сомневаться, что внутри — как в натопленной русской печи.
Все, кто должен был сопровождать командующего, уже собрались. Не было только Рыбалко. Романенко посмотрел на небо и недовольно бросил:
— Что он там возится? Только отъедем — и хлынет ливень!
— Хорошо бы,— вздохнул я и, вроде ненароком, заметил:— А у вашего зама в запасе семь минут. Вы назначили на 11.00.
Вспыльчивый по характеру Романенко так же быстро отходил. Взглянув на часы, смущенно усмехнулся. Ровно в одиннадцать Павел Семенович подошел к машине, еще раз подкрепив складывающееся мнение: он — человек точный. Мы устроились на заднем сиденье, Романенко сел рядом с шофером, и машина рванулась с места. За нами последовали автомобили со штабными работниками и начальниками некоторых родов войск и служб.
Перед отъездом Павел Семенович знакомился с личными делами руководящего состава 15-го танкового корпуса. Очевидно, до встречи с новыми людьми ему хотелось составить о них хотя бы предварительное представление.
Мне нетерпелось узнать его мнение о генерале Копцове, моем старом товарище, и я спросил:
— Что скажете, Павел Семенович, о командире корпуса?
— Мне кажется, он человек надежный. Член партии с 1925 года, Герой Советского Союза. У него богатый боевой опыт...
Романенко оглянулся и иронически спросил:
— Это все, что ты вычитал из его бумаг? Не очень много.
— Пока — все. Увижу в работе — скажу больше.
I
— Мог бы,— кивнул я.— Это долгая история. Копцов еще молод — ему и сорока нет, но пережил достаточно.
— Интересно,— оживился Рыбалко и, устроившись поудобнее, приготовился слушать.
— Он из рабочей семьи. В бою с белогвардейцами под Ставрополем погиб его отец. Когда наши войска оставили город, беляки повесили мать. Потом мальчика взяли на воспитание красноармейцы, и он в составе пол-| ка провоевал до конца гражданской войны. Армейскую службу продолжал на Дальнем Востоке. Участвовал в военном конфликте на КВЖД. Окончил Ленинградские танковые курсы. Воевал на Халхин-Голе...
— Не торопитесь, Семен Иванович,— попросил Рыбалко.— Расскажите поподробнее, как он воевал...
— Хорошо воевал. Приведу такой пример. Танковый батальон, которым командовал Копцов, получил задачу уничтожить перешедший в наступление японский пехотный полк. В разгар боя танк комбата прорвался в рас-^ положение противника и там был подбит. Японцы насе-| дали, пытаясь завладеть танком и взять в плен экипаж. Огнем орудия и пулемета танкисты на протяжении вось-1 ми часов, до подхода наших частей, отражали вражеские атаки. Исключительное мужество и хладнокровие проявил в этом бою Копцов. Сохранил танк и спас жизнь экипажу.
— И за этот подвиг ему присвоили звание Героя?— спросил Павел Семенович.
— Не только за этот. Золотую Звезду он получил за все свои подвиги на Халхин-Голе. А я рассказал только об одном из них.
Тут небесные хляби наконец разверзлись, и на нас обрушились потоки воды. И хоть лило недолго, дышать ' сразу же стало легче. Романенко приказал остановить-1 ся, мы вышли, немного размялись, а когда вновь усе-| лись в машину, Рыбалко сказал:
— С Халхин-Голом все ясно. Теперь расскажите, как | Копцов воюет с фашистами. Ведь он на фронте с первых дней...
— В начале войны Копцов командовал 46-й танко
вой дивизией в Прибалтике. 27 июня сорок первого его дивизия перешла в контратаку и ворвалась в город Да-