ВЦИК высоко оценил подвиг 5-й армии и ее командующего. Армия была дважды награждена Красным знаменем, а Михаил Николаевич – Почетным революционным золотым оружием (шашкой).
Начальник академии
Осенью 1921 года, после подавления бандитского восстания на левом берегу нижней Волги, я сдал командование 1-й Сибирской кавалерийской дивизией и отправился в Москву.
Наконец, думалось мне, можно будет осуществить давнюю мечту – поступить учиться в Военную академию РККА. К этому времени у меня накопился уже некоторый опыт штабной и командной работы, появилось влечение к военно-педагогической и научно-исследовательской деятельности. Последнее разбудил во мне Михаил Николаевич Тухачевский, назначив инспектором военно-учебного дела.
Приехав в Москву, к великой радости узнал, что начальником академии является не кто иной, как мой бывший командарм. Не мешкая, отправился на Воздвиженку, где в роскошном особняке, некогда принадлежавшем московскому клубу «Императорского охотничьего общества», помещалась тогда еще единственная Академия Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
Особняк стоял в глубине просторного двора. На улицу выходили одноэтажные флигели. Прежде здесь жил с семьями обслуживающий персонал клуба. Теперь, в одном из этих флигелей была квартира Михаила Николаевича, а рядом разместился комиссар академии Л. Ф. Печерский. Я явился к Михаилу Николаевичу прямо на квартиру. Мы не виделись с декабря 1919 года, и встреча была очень радостной. Вспоминали Восточный фронт, 1-ю Революционную армию. Михаил Николаевич, как всегда, был приветлив, доброжелателен, бодр. На нем привычная синяя гимнастерка-косоворотка из «трофейного» сукна, сшитая еще в Симбирске.
Разговор незаметно подошел к цели моего приезда в Москву. Я рассказал о своем желании учиться в академии. Михаил Николаевич выслушал меня молча, опустив глаза. Я уже знал – это верный признак несогласия. Тухачевский всегда испытывал неловкость, отказывая кому-либо в просьбе. Он словно бы долго подыскивал слова, намереваясь переубедить просителя. Так случилось и на этот раз.
– Если вам так уж хочется учиться, – после паузы сказал он, – можете посещать лекции на правах вольнослушателя. Но я осмелюсь вам предложить должность начальника военно-научного отдела академии…
Я ожидал чего угодно, но только не такого предложения. Какой из меня начальник научного отдела, когда кругом профессора старой николаевской академии?!
Стал горячо возражать, говорил, что мне недостает теоретических знаний, что я не силен в военной науке.
– А военная наука еще не создана, – перебил меня Михаил Николаевич. – Та военная наука, которая нужна Красной Армии. Военно-научному отделу как раз и предстоит заняться этим. Он должен обобщить опыт гражданской войны и на его основе развивать военную теорию, необходимую нашей армии. К сожалению, пока что этот опыт в академии не анализируется и зачастую далее сознательно игнорируется старыми генералами.
Я знал характер Михаила Николаевича и понимал, что переубедить его нелегко. А тут еще подошел Печерский. Михаил Николаевич представил меня как своего бывшего наштарма и… нынешнего начальника научного отдела.
Печерский сразу же одобрил решение Тухачевского:
– Нам в академии очень нужны коммунисты – участники гражданской войны!
Итак, вместо учебы мне предстояло вновь работать под началом Михаила Николаевича. Но я по опыту знал, что это тоже учеба.
С жильем в ту пору было нелегко. Я поселился за кулисами сцены в зрительном зале, служившем теперь аудиторией. Там оказалось холодно и неуютно. Греться бегал на квартиру к Михаилу Николаевичу. У него же питался, сдавая свой паек доброй и сердечной Нине Евгеньевне.
Военная академия РККА представляла собой спешно реорганизованную николаевскую академию. По предложению Ленина к работе в ней была привлечена старая профессура, остававшаяся в Петрограде. Подвизался здесь и кое-кто из бывших офицеров-генштабистов, призванных теперь в Красную Армию. Иные из них предпочли педагогическое поприще «междоусобице». Участников гражданской войны можно было пересчитать по пальцам: П. И. Ермолин, Н. Н. Шварц, Н. Е. Какурин, А. Н. Де-Лазари да еще несколько человек.
Среди преподавателей, старых генералов и офицеров, насчитывалось, конечно, немало честных людей, готовых добросовестно передать свои знания красным командирам. Но имелись и такие, которые относились к Советской власти предубежденно, а то и враждебно.
Однако даже просоветски настроенные преподаватели не всегда понимали социальную суть Красной Армии, классовый характер гражданской войны. Убеждение в «аполитичности» армии глубоко укоренилось в сознании бывших генералов и офицеров.
Гражданская война не изучалась, ее опыт не принимался во внимание. Это вызывало законное недовольство слушателей. Возникали горячие дискуссии, острые споры, в которых далеко не всегда рождалась истина, но почти всегда давала себя знать стена между преподавателями и слушателями.
Слушатели-коммунисты проявили самодеятельное начало: еще в 1920 году при партийной ячейке создался кружок по изучению опыта гражданской войны. Михаил Николаевич всемерно поддерживал его, и в дальнейшем из этого кружка выросло Всесоюзное Военно-научное общество.
Все это я рассказываю для того, чтобы нынешний читатель мог представить сложность обстановки в академии того времени, понять, каким авторитетом и доверием пользовался Михаил Николаевич, если именно ему поручили возглавить и в корне перестроить кузницу высших командных кадров для Красной Армии. Тут принимались в расчет не только выдающиеся полководческие качества Тухачевского, но и его несомненный дар военного исследователя. Только человек, соединяющий в себе блестящего организатора, опытного военачальника и пытливого ученого, мог по-настоящему возглавить научный центр армии.
Первой своей задачей Михаил Николаевич считал преодоление в академии рутины, консерватизма, отживших взглядов и предрассудков. Рубить сплеча тут нельзя. Требовался величайший такт, осторожность, выдержка. Надо было уметь самому показать, как должны по-новому решаться вопросы стратегии и тактики, проблемы, связанные со строительством Вооруженных Сил Республики. Этим завидным умением М. Н. Тухачевский обладал вполне.
Вскоре по вступлении в должность начальника военно-научного отдела мне пришлось принять участие в расширенном заседании академического совета. Кроме профессорско-преподавательского состава и других должностных лиц здесь присутствовали с правом решающего голоса представители слушателей. Для старых профессоров это казалось чем-то немыслимым. А тут еще в зал набились слушатели – не члены совета.
Представьте себе такую картину.
Огромный зал с большими окнами и запыленными бархатными портьерами. Разномастные стулья, резные дубовые кресла, табуретки. В первых рядах – профессора и преподаватели. Ежатся от холода, зябко кутаются в старые серые шинели (пуговицы с двуглавыми орлами обшиты материей). На генеральских брюках – следы споротых лампасов. Вот высокий, представительный, с холеным аристократическим лицом бывший генерал Андрей Медардович Зайончковский. Рядом с ним братья Юрий и Сергей Шейдеманы. Один из них лихой кавалерийский генерал, бывший командир 2-го армейского корпуса, а затем командующий армией; другой, артиллерист, во время первой мировой войны возглавлял в русской армии ТАОН (тяжелую артиллерию особого назначения).
В первых же рядах – известный ученый, военный инженер генерал К. И. Величко, генералы М. М. Зачю, А. А. Свечин, А. А. Незнамов. Если сравнивать их с белогвардейскими «вождями», такими, как Корнилов, Деникин, Дутов, по авторитету в военных кругах преимущество было, конечно, не на стороне последних.
В ногах у профессоров – тощие вещевые мешки, из которых торчат хвосты воблы, а на дне угадывается до десятка картофелин. Портфелей тогда не носили, и в тех же мешках покоились папки с лекциями по стратегии или фортификации.