Однажды Тухачевскому позвонил Поскребышев и сообщил, что «хозяин» хочет видеть Михаила Николаевича и будет ожидать его в Кремле к шести часам вечера
— Какой хозяин? — возмутился Тухачевский. — Значит, выходит, что мы его холуи? Для меня он является генсеком партии, но в холуях я быть не намерен…
Поскребышев стал оправдываться, что это только шутливое прозвище, но больше никогда в разговоре с Тухачевским не называл Сталина «хозяином».
В 1936 году произошло событие, окончательно решившее участь маршала: в Испании началась гражданская война Сталин предложил послать туда советские войска Ворошилов, привыкший безоговорочно подчиняться, поддержал это предложение.
Тухачевский заявил, что не видит надобности посылать войска в Испанию, что, наоборот, это будет чревато неприятными последствиями в будущем, и наша армия еще вовсе не так богата квалифицированными кадрами, чтобы можно было без ущерба для нее посылать туда лучших летчиков, артиллеристов и танкистов. Сталин был явно недоволен, однако Михаил Николаевич был не из таких, кто обращает внимание на впечатление «начальства». Он продолжил свою аргументацию.
— Наша армия, в общей массе, пока еще не такая, чтобы ее можно было показывать Западу. У нас есть очень большие достижения, но наряду с этим и большие недостатки, которые сразу бросятся в глаза западным военным и снизят наш престиж. Пропаганда — это одно, а с действительностью тоже надо считаться.
— Так что же вы делали все эти годы, если не смогли поднять армию на нужный уровень? — грубо спросил Сталин.
— Из трех лет, запланированных на реорганизацию наших вооруженных сил, минимум полтора ушли на второстепенные и даже третьестепенные дела не по вине руководства армии, — возразил маршал, — и вам, товарищ Сталин, это известно больше, чем кому другому. Второе, наша армия непрерывно растет численно, и для такого роста у нас остро не хватает командного состава, особенно старшего и высшего. Из-за этого у нас слишком быстро идут повышения, и во главе отдельных частей оказываются хотя и способные люди, но недостаточно опытные. Во всех армиях военные кадры проходят военное воспитание и науки с детства, а у нас больше сорока процентов старших командиров не имеют даже законченного общего среднего образования. Как они ни тянутся сами и как их ни тяни, а пробелы остаются пробелами. Для самообразования плюс усовершенствования военных знаний нужен большой срок…
— В гражданскую войну у нас семьдесят пять процентов старших и высших командиров не имели ни среднего, ни военного образования, а победили образованную кадровую царскую армию, состоявшую из офицерских частей, — с усмешкой заметил Сталин.
— Простите, это не совсем верно, — снова возразил Тухачевский — В гражданскую войну помимо того, что во главе большинства дивизий и армий стояли старые военные специалисты со стажем и даже академическим образованием, при выдвинувшихся военачальниках-самородках были опытные начальники штабов, опять-таки в большинстве генштабисты И нельзя нам всю жизнь ориентироваться только на опыт гражданской войны — кататься в карете прошлого, когда кареты уже сданы в утильсырье и вся Европа ездит в автомобилях последней марки Военная стратегия, военная мысль не должны отставать от эпохи. Опыт гражданской войны хорош, но если мы будем воевать, применяя ту же стратегию в будущей войне со внешним врагом, то будем быстро разбиты наголову…
— Что же вы предлагаете конкретно, товарищ зам наркома? — холодно перебил генсек.
— Конкретно я все изложил в сорока шести параграфах моего проекта, но из них пока утверждены только шестнадцать.
— И еще шестнадцать вы сумели уже провести без утверждения, — ядовито заметил Сталин — Остается примерно четырнадцать параграфов В одном из них вы предлагали еще восстановить и старую царскую армейскую форму с погонами.
— Да, предлагал и предлагаю, — спокойно подтвердил Тухачевский. — Форма удобная и красивая. И форма обязывает командира держаться соответственно «Честь мундира» — это не пустые слова…
— И мундир с золотым погоном?
— Можно сделать его без погона, — вмешался Калинин — Но в основном, мне думается, что товарищ Тухачевский прав: мундир надо бы ввести…
— Я считаю, — оборвал дискуссию Сталин, — что вопрос о форме мы можем обсудить потом. Сейчас у нас есть куда более важное дело — это помощь нашим испанским братьям И меня просто поражает, как товарищ Тухачевский, коммунист, мог возражать против оказания им помощи?
— Я не возражал против оказания помощи испанским революционерам. Вполне согласен, что им надо помочь вооружением, медикаментами и прочим. Но я, как военный, учитываю, что посылка наших войск туда вызовет немедленную реакцию со стороны Германии и Италии, которые пошлют на помощь Франко свои силы. В этой ситуации, помимо того, что война эта может затянуться на годы и будет стоить нам больших жертв, существующие еще в нашей армии недостатки неминуемо вскроются перед глазами настоящих и будущих врагов. Это первое. Второе: реорганизация армии затянется на более продолжительное время, и армия, теряя лучших командиров на испанской земле, будет не крепнуть, а ослабевать. Я считаю, что если нужно будет помочь испанским борцам людьми, то у нас многие поедут туда в качестве добровольцев. Среди них найдутся и командиры запаса, как опытные, так и такие, которым полезно будет приобрести боевой опыт Я полагаю, что запись добровольцев найдет широкий отклик среди советского народа.
Большинство согласились с маршалом. В тот же вечер у Тухачевских собралась компания его сослуживцев — Егоров, Локтионов, Алкснис и другие. За ужином разговор, конечно, коснулся минувшего совещания. Все были согласны с Михаилом Николаевичем, что посылка частей в Испанию — это «авантюра хозяина», и порицали слабовольного Клима Ворошилова. Тухачевский чувствовал себя победителем, но Алкснис выразил опасение, что Сталин не сдаст так быстро своих позиций и будет еще настаивать на своем.
Все эти разговоры в своем кругу становились известны Сталину. В стране, во всех «нужных» местах, была установлена подслушивающая аппаратура, и все, интересующее Сталина, немедленно ему докладывалось. До гигантских размеров выросла сеть осведомителей-стукачей. Люди, запуганные арестами, желая доказать свою лояльность, давали подписку о сотрудничестве без долгих уговоров: отказ означал сопротивление или принадлежность к вражеским элементам и тоже приводил к быстрому аресту. В те времена говорили — если разговаривают трое — один непременно стукач.
Репрессии все нарастали. В январе 1937 года начался очередной политический процесс. Одним из подсудимых был Карл Радек. Во время заседания 24 января он, когда его допрашивал Генеральный прокурор СССР Вышинский, произнес фамилию Тухачевского. Вышинский тут же «зацепился» и спросил, знал ли Тухачевский о контрреволюционной деятельности Радека?
Радек ответил:
— Естественно, Тухачевский не знал о моей преступной деятельности. — Но тут же, после небольшой паузы, добавил. — А вот Путна вместе со мной участвовал в заговоре.
После этих слов Радека на некоторое время в зале воцарилась напряженная тишина, потому что все присутствующие знали, что комкор Путна работал под непосредственным руководством Тухачевского, был его подчиненным, всем было понятно, какие последствия может иметь это заявление Радека. Путна в это время уже был арестован и находился во внутренней тюрьме на Лубянке.
Тут необходимо немного вернуться назад, вспомнить историю, чтобы была понятна связь дальнейших событий.
В 1922 году в Италии состоялась международная Генуэзская конференция. Здесь ставился вопрос о выплате советской властью долгов царской России западным державам, о компенсации за реквизированные предприятия владельцам-иностранцам. В то же время представители Англии, Франции и других стран уже готовы были признать законность права Советской России на получение репараций с побежденной Германии. И вот когда это уже стало особенно четко проясняться, Германия решительно пошла на сближение с нами и 16 апреля в Рапалло, в предместье Генуи, был подписан договор между Германией и РСФСР. По этому договору восстанавливались дипломатические отношения между двумя странами. Советская Россия отказывалась от претензий на репарации, а Германия, в свою очередь, отказывалась от получения старых долгов и от претензий на немецкую частную собственность, оставшуюся на территории Советской России. Германское правительство заявляло также о своей готовности оказать поддержку и помощь немецким частным фирмам в развитии их деловых связей с советскими организациями.