Подмеченный наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым недостаток пронизывал весь военный организм — от наркомата обороны до взвода и отделения. Попытки преодолеть сложившуюся практику жестоко пресекались, что видно на судьбе самого адмирала, который, действуя вопреки шаблону, понес наименьшие потери в первые дни войны. Боязнь инициативы и ответственности, словно дамоклов меч, постоянно висела над головами командиров высшего и среднего звена. Безусловно, командный состав был смелым и преданным своему народу, но высокие морально-политические качества не могли заменить боевого мастерства, тактического предвидения, способности быстро принимать решения.
И хотя войск в Западном особом округе было немало, по уровню подготовки они значительно уступали противнику. У летчиков, например, налет часов за первые три месяца 1941 года составлял всего девять часов. Первые же приграничные бои показали слабую живучесть советских танков. В среднем они жили от одной до трех атак, а потом выходили из строя. Немецкие танки ходили в атаки от пяти до пятнадцати раз. И не потому, что превосходили наши, — это было бы фальсификацией и чудовищной ложью. Слабая живучесть советских танков, справедливо считавшихся лучшими боевыми машинами второй мировой войны, объяснялась недостаточной подготовкой экипажей. Танки нередко мешали друг другу, наталкивались на немецкие противотанковые орудия, а в случае прорыва вражеских позиций прекращали продвижение и останавливались, подставляя бока немецким пушкам, вместо того чтобы развивать успех. Личной храбрости у экипажей краснозвездных «коробочек» было не занимать, а вот опыта вождения не хватало. До войны механикам-водителям отводилось всего пять часов практического вождения, в то время как в вермахте — не менее пятидесяти часов. Что это — вредительство, тупоумие или вынужденная мера?
Норма — пять моточасов — была введена наркомом обороны Тимошенко не от хорошей жизни. И не от глупости. Страна испытывала острейший дефицит горючего. Павлов, занимавший в 1939 году пост начальника автобронетанкового управления наркомата обороны, скрепя сердце, завизировал подготовленный Тимошенко приказ о жесточайшей экономии топлива. Пять моточасов — это же курам на смех. Но выхода не было: после начала войны СССР с Финляндией США ввели торговое эмбарго на поставку в Советский Союз стратегических материалов. Запрет коснулся прежде всего ввоза высокооктанового авиационного бензина и горючего для танков, а также и другой автотехники. Американское эмбарго сохранялось до нападения Германии на СССР.
Вот почему на первых порах советские летчики и танкисты уступали немецким. Многому ли научишься соответственно за девять и пять часов? Вот в чем причина того, что в первые дни войны наши боевые машины быстрее выходили из строя — из-за неправильной эксплуатации, а исправные танки и самолеты приходилось бросать на дорогах и аэродромах — не было горючего. Павлов сказал истинную правду о самолетах, которые не могли подняться в воздух в первую ночь войны. Дело даже не в том, что летчики не имели навыков ночных полетов. На новейших ИЛах и ЯКах и днем никто толком не успел полетать! Пикирующий бомбардировщик ПЕ-2 успели освоить не более 72 процентов летчиков, а истребители ЛАГГ — лишь 22 процента.
Только перед концом своей жизни маршал Жуков вынужден был чистосердечно сделать горькое, нелегкое для себя признание: «Мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией».
К моменту, когда смещенного с поста командующего фронтом Павлова допрашивали двое особистов несколько часов кряду, уставший от многосуточного недосыпания мозг арестованного генерала уже свыкся со страшной догадкой: произошло то, чего опасались больше всего. Сталин просчитался в оценке направления возможного удара Гитлера. В Кремле полагали, что, если Гитлер все же осмелится напасть, то направлением главного удара выберет юго-западное — на Киев, на Украину, к сырьевым запасам страны.
Гитлер же направлением главного удара избрал западное! И этим смешал планы Сталина по отражению агрессора. Возникли хаос, растерянность, кавардак.
«Неужели особисты не понимают этого? Хотя откуда. С их-то кругозором? — подумал, наверное, с досадой
Павлов. И тут же вздрогнул от резкого голоса допрашивавшего, прервавшего его тяжелые думы:
— Рассказывайте, как дальше развивались события на фронте.
ПАВЛОВ (продолжая показания об обстановке на 23 июня). Штабом фронта на 23 июня была получена телеграмма Болдина, адресованная одновременно и в 10-ю армию, о том, что 6-й мехкорпус имеет только одну четверть заправки горючим. Учитывая необходимость в горючем, ОСГ (отдел снабжения горючим) еще в первый день боя отправил в Барановичи для 3-го мехкорпуса все наличие горючего в округе, т. е. 300 тонн. Остальное горючее для округа по плану генштаба находилось в Майкопе. Дальше Баранович горючее продвинуться не смогло из-за беспрерывной порчи авиацией противника железнодорожного полотна и станций.
(А ведь напрасно Павлов так низко оценил способности особистов. У них хватило ума не придраться, почему в округе было всего 300 тонн горючего. Это же смехотворно ‘мало — для особого, тем более приграничного округа! Где тот Майкоп — это же за тридевять земель. Если 300 тонн, значит, не предполагалось, что округ станет решающим театром военных действий).
На фронте 4-й армии во второй день противник, используя исключительно авиацию и танковые части с мотоциклами, подошел к Кобрину. Наши части, слабо управляемые командующим 4-й армией Коробковым, вынуждены были под давлением превосходящих сил противника оставить Кобрин. Оставление Кобрина мною расценивалось как оголение левого фланга 10-й армии и угроза ее окружения. В армию был направлен мой помощник по вузам Хабаров с моим строжайшим приказом, если нужно, расстрелять любое количество людей, чтобы штаб армии взять в руки управления (так в протоколе. — Н. 3.) Одновременно было приказано для помощи 4-й армии выбросить в направлении на Ружаны 121-ю стрелковую дивизию на рубеже Картуз — Береза.
155-я дивизия, прочно занимающая рубеж Слоним, обязана была быть в готовности повернуть с Волковысского шоссе на Ружаны, т. е. тоже на помощь 4-й армии.
Это распоряжение было доставлено командирам дивизий и Коробкову делегатами через Барановичи и на самолетах.
Одновременно, в целях сохранения Барановичского направления 17-му механизированному корпусу (без материальной части) было приказано обеспечить со стороны Обус-Лесная узел Барановичи, что очень добросовестно выполнено 17-м корпусом даже в условиях, когда он был полностью окружен.
Во второй день авиация противника целый день производила налеты на аэродромы, где был расположен истребительный полк 43-й авиационной дивизии, произведя 12 раз бомбардировку аэродрома.
В силу того, что аэродром Лошница был разбомблен и материальная часть, учебная и гражданская, не могущая летать, вся выведена из строя, командование ВВС перебазировало полк на аэродром Слепянка. Одновременно во второй день противник наносил разрушение железнодорожным узлам Орша, Борисов, Бобруйск, Осиповичи и разрушил полностью артиллерийский склад в Гайновке.
Авиация противника в этот день потеряла 27 самолетов.
Во второй день части 10-й армии, кроме штаба армии, остались на своих местах. Штаб армии сменил командный пункт, отойдя восточнее Белостока в район Валилы. Части 4-й армии, беспрерывно теснимые мех-частями противника и авиацией, продолжали отход на рубеж Пружаны и Береза-Картузская.
3-я армия за второй день продвинулась вперед на 13–17 километров по направлению Гродно.
Никаких данных о потерях живой силы и материальной части как за первый, так и за второй день я не имел, кроме общего доклада Кузнецова, который в первый день передал, что 56-я стрелковая дивизия перестала существовать, на самом же деле дивизия потеряла процентов 25 личного состава и к концу первого дня и к утру второго дня появилась — одна часть на левом берегу реки Неман, а другая часть на правом берегу реки Неман.