Но им везло больше, чем ему.
Он оставался с войсками 10-й армии до последнего.
Обессиленные в боях, взорвав замершие без горючего танки и броневики, приведя в негодность оставшиеся без снарядов орудия, бойцы и командиры пробивались из окружения небольшими группами.
Я тщательно проверял версию о крестьянском зипуне и лаптях, в которые облачился Кулик, сбросив маршальский мундир. Действительно, охрана настояла на переодевании в целях безопасности, но — в обычный танковый комбинезон. Слишком уж заманчивой для диверсантов, которыми кишели все дороги, да и для любого недоброго глаза был человек с маршальскими звездами. Этот факт породил множество обидных легенд и насмешек над Куликом, как устных, так и печатных.
Но самой убийственной была ирония Сталина.
— Григорий Иванович, — сказал он в Кремле возвратившемуся маршалу, — Ставка посылала вас в Минск оказать помощь командованию Западного фронта. А вы почему-то помогали только 10-й армии. Говорят, наставляли даже командиров рот. Так вот, принимайте 54-ю армию — на Северо-западном направлении…
Кулик, сглотнув обиду, засобирался в дорогу. В пути его догнала весть: Киев сдан, Кирпонос и его штаб погибли. «Везет же людям, — тяжко вздохнул, наверное, маршал, вспомнив об отзыве Жукова с Юго-Западного фронта. — Вовремя в белокаменную уехал».
Военные историки по сей день спорят: удержал бы украинскую столицу Жуков, не отзови его Сталин 26 июня в Москву? Особенно любят посудачить на эту тему ветераны-фронтовики, которым в свое время досталось на орехи от Жукова.
Впрочем, ответ можно найти у самого Жукова. В знаменитых «Воспоминаниях и размышлениях» маршал пишет о том, как он с Шапошниковым предлагал Сталину отвести войска, то есть оставить Киев в виду безысходного, катастрофического положения, складывающегося на Юго-Западном фронте. Это был единственный шанс спасти войска, над которыми нависла угроза охвата с флангов. Сталин с ходу отверг предложение военачальников, приказав драться за Киев до последнего. Что из этого вышло, видно на примере трагической судьбы Кирпоноса и его фронта.
За Куликом тянется устойчивый шлейф ярого противника автоматического оружия, новых артиллерийских систем, танковых и механизированных корпусов. Редкий генерал-мемуарист не помянет маршала недобрым словом, рассказывая с горечью, с каким вооружением вступали красноармейские части в бой против технически превосходящих полчищ врага. Мосинская образца 1891 года винтовочка против брызжущего огнем «шмайсера». «Коктейль Молотова» — бутылка с зажигательной смесью — против нагло прущих немецких танков, собранных в стальные клинья. А наши бронетанковые силы разбросаны по стрелковым дивизиям и, приданные пехоте, были лишены самостоятельного маневра.
Виновником слабой технической вооруженности Красной Армии считают маршала Кулика, в предвоенные годы занимавшего пост заместителя наркома обороны по вооружению.
В декабре 1940 года в Москве проходило совещание высшего командного состава армии с участием Сталина и других членов Политбюро. После совещания состоялась крупная оперативно-стратегическая игра, которой руководил нарком обороны С. К. Тимошенко и начальник Генштаба К. А. Мерецков. За «синюю» (западную) сторону играл Жуков, за «красную» (восточную) — Павлов. «Синие». нападали, «красные» оборонялись. В основу стратегической обстановки были взяты предполагаемые события, которые в случае нападения Германии па Советский Союз могли развернуться на западной границе.
Общий разбор игры проходил в Кремле. Присутствовал Сталин. Выступили Мерецков, Тимошенко, Павлов, Жуков, начальник Главного управления ВВС генерал Рычагов, замнаркома обороны по вооружению Кулик. По мнению Жукова, выступление последнего произвело странное впечатление.
Кулик предложил усилить состав штатной стрелковой дивизии до 16–18 тысяч и ратовал за артиллерию на конной тяге. Из опыта боевых действий в Испании он заключил, что танковые части должны действовать главным образом как танки непосредственной поддержки пехоты и только поротно и побатальонно.
— С формированием танковых и механизированных корпусов, — сказал Кулик, — пока следует воздержаться.
Нарком обороны Тимошенко бросил реплику:
— Руководящий состав армии хорошо понимает необходимость быстрейшей механизации войск. Один Кулик все еще путается в этих вопросах.
Сталин, прервав дискуссию, осудил Кулика за отсталость взглядов.
— Победа в войне, — заметил он, — будет за той стороной, у которой больше танков и выше моторизация войск.
Нив коем случае не желая бросить тень на прославленного советского полководца, отважусь все же заметить, что Жуков над своими мемуарами работал спустя много лет после окончания войны, которая подтвердила правильность вывода о возрастающем значении танковых и моторизованных войск. Стало быть, жестоко заблуждался один недальновидный Кулик? Но если правильно мыслили все остальные — большинство! — включая самого Сталина, то неужто Кулик в противовес им гнул свою ошибочную линию? Трудно поверить в это, зная характер вождя, вникавшего во все тонкости, помнившего множество мелочей.
Действительно, было бы упрощением сваливать всю вину на одного Кулика. Хотел или не хотел этого Жуков, но и он не избежал застарелой нашей болезни — в случае какой-либо неудачи искать козла отпущения. История же формирования танковых и механизированных корпусов не одномерная. Были периоды, когда и Сталин соглашался с их расформированием. Он ведь тоже был человеком своего времени, которое постоянно меняется, а вместе с ним — и представления о будущей войне.
За Куликом, как уже говорилось, тянется шлейф ярого противника механизации войск, ретрограда, не принимавшего научно-технического прогресса. Однако не все исследователи солидаризуются с этой утвердившейся в историографии точкой зрения. Существуют и иные мнения.
Поглубже вдуматься в предложения Кулика призывает, например, историк Б. В. Соколов. В своей книге «Цена победы. Великая Отечественная: неизвестное об известном», вышедшей в 1991 году в серии «Фонд правды» издательства «Московский рабочий», этот исследователь приходит к выводу, что предложения Кулика, на первый взгляд абсурдные, поражают именно своей абсолютной разумностью.
Начнем с того, пишет Б. В. Соколов, что у немецких пехотных дивизий в 1941 году был как раз тот штатный состав (16–18 тысяч. — Н. 3.), какой предлагал для нас Кулик. И такие крупные дивизии вполне себя оправдали, оказавшись способными к самостоятельным наступательным действиям. Они имели все необходимое для ведения успешных боев, получали больший простор для маневра.
Что касается предложения Кулика воздержаться пока от формирования танковых корпусов, то оно, на взгляд Б. В. Соколова, тоже вполне оправданно. Ведь для танковых соединений и объединений не хватало ни кадров, обученных обращению со сложной техникой, ни самой новой техники, наконец, бензина для танков. Общеизвестно, как трагически окончились поспешные танковые контрудары, предпринятые по настоянию Ставки в начальный период войны.
Если'бы предложения Кулика прошли и те же танки использовали исключительно мелкими подразделениями в теснейшем взаимодействии с пехотой, то скорее всего, по мнению автора, ход пограничных сражений был бы несколько более благоприятным для советской стороны, хотя и здесь поражение Красной Армии на первых порах было предрешено.
И, наконец, артиллерия на конной тяге, за которую ратовал Кулик, — какой традиционный символ отсталости! Конечно, куда легче, когда войска катят на новеньких машинах по первоклассному стратегическому шоссе, иронизирует историк. Только вот состояние дорог тогда было еще хуже, чем теперь. Не случайно и немцы, у которых уровень моторизации был куда выше нашего, после начала вторжения столкнулись с необходимостью чаще использовать лошадь вместо машины.