4. Запретить высшему начальствующему составу личное управление автомашинами.
7 ноября 1943 г. И. Сталин
Сталин вынужден был в приказном порядке наставлять свой малообразованный генералитет, учить тому, что он должен знать как «Отче наш». О их же безопасности беспокоился, в Кремле сидя.
А вот этот приказ — тоже пример жестокости? Или справедливости?
Командующему ВВС Красной Армии маршалу авиации тов. Новикову
Приказываю:
1. Немедленно снять с должности командира авиационного полка полковника Сталина В. И. и не давать ему каких-либо командных постов впредь до моего распоряжения.
2. Полку и бывшему командиру полка полковнику Сталину объявить, что полковник Сталин снимается с должности командира полка за пьянство и разгул и за то, что он портит и развращает полк.
3. Исполнение донести.
Народный комиссар обороны И. Сталин
26 мая 1943 г.
Так отреагировал Верховный Главнокомандующий на сообщение Берии о пьяных выходках своего младшего сына. Общеизвестна фраза Сталина о старшем сыне Якове, попавшем в немецкий плен в районе Лиозно Витебской области. Его, как помнят читатели, предлагалось обменять на Паулюса.
Приведенные выше примеры — лишь небольшая частица иллюстраций к неисследованной до сих пор теме, затрагивающей взаимоотношения Сталина и его полководцев. Но и этих разрозненных эпизодов вполне достаточно, чтобы понять: на фоне жестких мер, суровости и непреклонности даже в отношении собственных сыновей, история смещения Кулика выглядит не такой уж необъяснимой и бесчеловечной. Жестокое время много кратно ужесточало нравы, делало врагами недавних друзей, вынуждало забывать все доброе, что связывало их в прошлом. И Кулик, как видим, не был исключением. Неудачи на фронтах заставляли Сталина прибегать к самым экстраординарным мерам. На карту было поставлено существование великой державы. Что значили по сравнению с этой гигантской катастрофой судьбы и жизни отдельных людей, пускай даже и. лично знакомых Верховному?
Впрочем, вскоре Сталин дал шанс Кулику. В марте 1942 года, через месяц после смещения со всех постов и лишения маршальского звания, Кулик, ожидавший самого худшего, неожиданно узнает, что ему присвоено звание генерал-майора. Это был неплохой знак: угроза полного забвения отодвинулась. Новоиспеченный однозвездный генерал воспрянул духом, ожидая хоть какого-нибудь назначения. Оставаться не у дел он уже не мог. Всю жизнь находился при высоких должностях, в центре внимания — и вдруг пустота, вакуум. Никто не заходит, не звонит. Прежние многочисленные друзья отвернулись.
Интуиция не подвела бывшего маршала. Правда, ждать пришлось довольно долго: только в апреле сорок третьего Сталин приказал произведенному уже в генерал-лейтенанты Кулику вступить в командование 4-й гвардейской армией. Приказ был отдан через наркомат обороны, лично встретиться со старым знакомцем Иосиф Виссарионович не пожелал.
Бывшему маршалу, катастрофически не везло — на посту командующего этой армией он пробыл не более полугода. Скупая запись в послужном списке: назначен в апреле 1943 года, снят в октябре того же года. Что стоит за этой строкой, остается только догадываться. Однозначного ответа нет. Я расспрашивал некоторых оставшихся в живых ветеранов этой армии, близких к штабной верхушке. Одни говорят: командующий оказался не на высоте. Другие объясняют интригами и кознями, шедшими чуть ли не из самой Москвы, от прежних сослуживцев Григория Ивановича.
Сегодня трудно установить истину. Одно бесспорно: до конца 1943 года Кулик снова оставался не у дел. Вероятно, окончательно разуверившись в военных способностях бывшего маршала, Сталин решил не поручать ему больше никаких боевых операций.
На этот раз Верховный поступил по-божески. Старого артиллериста ждало новое назначение. В январе 1944 года Сталин распорядился назначить его заместителем начальника Главного управления формирования и укомплектования войск. Там, мол, он может использовать свой опыт, принести пользу. А на фронт посылать его больше нельзя.
В Главупраформе Кулик пробыл до весны 1945 года. 12 апреля он был снят с формулировкой: «За бездеятельность». В том же месяце его снова понизили в воинском звании — из генерал-лейтенанта перевели в генерал-майоры — и исключили из партии.
За что?
Увы, и в этом случае причина несчастий Кулика довольно банальна — доносы. В последние годы жизни они сыпались на него, как осенние листья в ненастную погоду.
Понимал ли он, что каждый разговор, неосторожно, в запальчивости произнесенная фраза немедленно фиксировалась десятками доброхотов? Своеобразие ситуации заключалось и в том, что Кулик, привыкший к общению в высших сферах государственной и военной власти, нередко забывал, что его собеседники — совсем другого круга, а потому высказывания бывшего маршала, вполне терпимые в прежней среде с ее категориями и масштабами, вызывали у новых слушателей чувство страха и подозрительности. Нередко это относилось даже к лицам, облеченным большими полномочиями.
Передо мною записка председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС Н. М. Шверника от 25 мая 1956 года, адресованная ЦК КПСС. Опускаю биографические данные Кулика, облеченные в сухие канцелярские фразы. Цитирую самое главное в этом документе.
«18 апреля 1945 г. Кулик был вызван в КПК Шкирятовым и ему было предъявлено основное обвинение в том, что он ведет с отдельными лицами недостойные члена партии разговоры, заключающиеся в восхвалении офицерского состава царской армии, плохом политическом воспитании советских офицеров, неправильной расстановке кадров высшего состава армии».
Вот так интерпретировали откровенные высказывания Кулика, привыкшего к самокритичному обмену мнениями на самом высшем уровне, его новые сослуживцы!
Председатель КПК продолжает:
«Из материалов дела видно, что вопрос этот возник в связи с заявлением генерала армии Петрова И. Е. от 10 апреля 1945 г, написанным И. В. Сталину. Как теперь объясняет Петров, заявление он написал по предложению Абакумова, ему неизвестно, каким образом оно попало к Шкирятову, и сам он к Шкирятову не вызывался».
Петров И. Е.! Знакомая фамилия, не так ли? Для тех, кто забыл, напомню: трения между Куликом и Петровым начались в сорок первом, при неудачной защите Керчи.
«Это заявление и послужило Шкирятову для предъявления обвинения Кулику, — сообщает далее в докладной записке Шверник. — Подобного характера заявление 17 апреля 1945 г. написано генералом армии Г. Ф. Захаровым, адресовано в партколлегию».
И снова знакомое по керченским событиям имя — Г. Ф. Захаров!
«В своем объяснении, — читаю в записке Шверника, — Кулик разговоры с Петровым и Захаровым не считал недостойными и в заявлении от 23 апреля 1945 г. просил Шкирятова «свести его с Петровым и Захаровым и точно выяснить, что никакими мы антипартийными делами не занимались». Однако просьба Кулика не была удовлетворена.
Беседа Шкирятова с Куликом оформлена произвольной записью от 18 апреля 1945 г. Имеется два различных варианта записи этой беседы, одна из которых подписана Шкирятовым. Подписи Кулика на записях нет.
27 апреля 1945 г. решением партколлегии КПК Кулик был исключен из партии с формулировкой «как морально и политически разложившийся», и у него в КПК был отобран партбилет.
Протокола заседания партколлегии КПК от 27 апреля 1945 г. об исключении Кулика из партии в архивах КПК не найдено.
Кроме генералов армии И. Е. Петрова и Г. Ф. Захарова, давших показания против Кулика (Абакумов знал, к кому обращаться за компроматом на бывшего маршала, у кого не прошла обида на недавнего замнаркома обороны), к окончательному падению Кулика приложили руки и его непосредственные начальники. Речь идет о начальнике Главупраформа генерал-полковнике Смородинове и члене Военного совета управления генерал-майоре Колесникове. Они направили на имя Булганина письмо, в котором Кулик обвинялся в «моральной нечистоплотности и барахольстве, потере вкуса и интереса к работе».