Наблюдая с холма, как отборная его тысяча мчится, чтобы окончательно раздавить русское войско, Мамай громко радовался. Ему даже поднесли победную чашу кумыса.
И тут засадный полк вырвался из дубравы, ударил в тыл коннице, которой так гордился Мамай, бросился крушить врагов. Этот успех засадного полка вдохнул новые силы в русские дружины. И судьба битвы была решена.
Татарские полководцы сами обычно не рубились с врагами. Они наблюдали за боем издалека, с высоких холмов. Так весь день вёл себя и Мамай. С холма он увидел, как побежали его воины. Он ещё попытался вызвать тысяцких, задержать бегущих. Но потом приказал слугам сворачивать шатры. А к нему уже прорывался полк, который вели Владимир Андреевич и Боброк-Волынский.
— Что вы медлите! — истошно крикнул Мамай телохранителям. — Ведите скорей коней!
Он так мечтал о славе великого полководца. Ведь каждый день своей жизни Мамай одерживал победы. Только оружием его были коварство да хитрость. Он побеждал, строя козни врагам. И вот настал день настоящей битвы, великого сражения. И битва эта кончалась его позором. Теперь надо было бежать, спасаться.
Счастье и горечь победы
Князь Владимир Андреевич стал посреди поля под великокняжеским знаменем и велел трубить победу. Со всех сторон собирались к нему израненные князья и бояре. Не было лишь самого великого князя.
— Где Дмитрий? Кто видел великого князя? — с тревогой вопрошал Владимир Андреевич.
Бояре о том же расспрашивали воинов. Но никто не мог ничего сказать толком, хотя многие были свидетелями тому, как храбро бился Дмитрий Иванович. Наконец кто-то объявил, что заметил великого князя, когда тот, израненный, в окровавленной одежде, брёл, шатаясь, к краю поля.
Сумерки сгущались. Владимир Андреевич боялся, что двоюродный брат истекает кровью где-нибудь под кучей мёртвых тел и, лишённый помощи врачевателей, может к утру умереть. В ужасе приказал он искать Дмитрия среди мёртвых.
Великого князя долго не находили. Наконец обнаружили лежащим под деревом. Тут и выяснилось, что, оглушённый ударом, он упал с коня в последний час битвы, добрался, шатаясь, до тихого места, да так и лежал здесь без памяти.
Владимир дрожащими руками снял с него шлем, расстегнул доспех, разорвал на груди окровавленную рубаху. Глаза великого князя были закрыты. Казалось, жизнь покинула его. Однако он открыл глаза.
— Князь, мы победили! — восклицали все, кто был рядом.
Дмитрию помогли подняться. Он увидел радостные лица, знамёна, обнял брата, потом стал обнимать других воинов и поздравлять их с победой.
Победа эта была и счастливой, и горькой.
Восемь дней оставалось войско на Куликовом поле, чтобы собрать убитых, похоронить их с честью на холме над рекой и хоть немного залечить раны. Изранен же был каждый оставшийся в живых.
Из 150 тысяч воинов вернулось домой лишь тысяч сорок. 110 тысяч героев легли мёртвыми на Куликовом поле. И всё же впервые Русь узнала, что Орду можно одолеть.
Русские полки возвращались в Москву, чтобы разойтись по своим землям. В каждом селении, в каждом городе народ выходил навстречу победителям. Люди встречали князя и его войско с улыбками счастья, как ангелов-хранителей.
«Теперь уж никакой враг не посягнёт на Русь», — надеялись многие.
Хотя впереди Русь ждали и новые тяжёлые битвы и даже временные поражения, каждый теперь был твёрдо уверен, что обязательно придёт полное освобождение.
Свет памяти
Только тридцать девять лет прожил на земле Дмитрий Иванович, названный народом Донским. Из них двадцать шесть он был великим князем и нёс ответ за Русскую землю перед своим народом.
Никто, глядя на него, человека ещё не старого, наделённого могучим сложением и зычным голосом, не догадывался, что князь болен. После удара, оглушившего его на Куликовом поле, Дмитрий Донской тяжко занедужил, но скрывал это от многих. Иногда ему становилось лучше, потом болезнь возвращалась.
В середине мая 1389 года великий князь почувствовал, что силы его на исходе, и призвал к себе святого старца, преподобного Сергия. Сергий Радонежский помог ему составить духовное завещание и подготовил его к переходу в иной мир по православному обычаю.
19 мая вся Москва узнала о кончине князя, и не было вести более скорбной в те дни! После Александра Невского ни один князь на Руси не пользовался такой любовью народной, как Дмитрий.