Говорят, если присмотреться к здешнему небу, то визуально оно покажется как бы куполом над головой. Не настоящим полушарием, а слегка сплющенным. Такое людское восприятие служит результатом того, что горизонтальное расстояние у нас неизменно превышает вертикальное. На Земле горизонт кажется в два, а то и в четыре раза более далеким, чем зенит над головой, и если вы попросите кого-нибудь разделить дугу между зенитом и горизонтом поровну, то выбранная точка окажется намного ниже уровня сорока пяти градусов, – как я выяснил, около двадцати двух градусов днем и тридцати ночью. Причем красный цвет только усиливает этот эффект: если посмотреть на небо сквозь красное стекло, оно покажется более плоским. А если сквозь синее – более высоким.
На Марсе открытый горизонт находится вдвое ближе, чем на Земле, – примерно в пяти километрах, и иногда лишь по этой причине кажется, что зенит еще ниже, – километрах в двух. Это зависит от ясности воздуха, из-за которой, конечно, может случиться большой разброс: иногда мне казалось, что до купола неба с десяток километров, а то и что он вовсе прозрачный и находится бесконечно далеко. Но чаще – что он ниже. Вообще этот купол каждый день имеет разную форму – это можно заметить, если хорошенько к нему присматриваться.
Но каким бы прозрачным ни было небо, какой бы ни была форма его купола – песок всегда одинаков. Плоский, красновато-коричневый и, чем ближе к горизонту, тем краснее. Такая характерная краснота проявляется, когда хотя бы один процент коренной породы или пыли, что на поверхности, состоит из оксидов железа вроде магнетита. На Марсе данному условию удовлетворяют все регионы, кроме лавовых равнин Сирта, которые, если с них смести всю пыль, имеют почти черный цвет – это одно из моих любимых мест (а также первое, что увидел здесь Христиан Гюйгенс, когда впервые посмотрел в телескоп в 1654 году).
Как бы то ни было, всюду мы видим лишь идеальную красную равнину – она занимает весь горизонт. Однако если войти в какой-нибудь плоский кратер, горизонт станет двойным: нижний в пяти километрах и идеально прямой, верхний же – дальше и, как правило, менее ровный, нередко даже зубчатый. (Этот второй горизонт также заметно сплющивает купол неба.)
Но полностью плоские равнины – это самый безупречный пейзаж, что может быть. Бо́льшая часть Великой Северной равнины настолько гладкая, что объяснить это можно лишь тем, что она много миллионов лет служила дном океана. Некоторые районы Аргира такие же. Мы не можем потерять это. Ведь только здесь можно встретить столь радикально упрощенный ландшафт. Можно осмотреться вокруг и удивиться этой сюрреалистичности – в буквальном смысле слова, то есть «сверхреальности», высшему состоянию реальности, или реальности в самой простой ее форме. Мир говорит: «Вот из чего состоит космос – из камня, неба, солнца, жизни (то есть вас)». Какой же эстетический импульс заключен в этом столь упрощенном ландшафте! Он принуждает вас обратить на себя внимание, он так примечателен, что вы не можете оторвать от него глаз, не можете думать ни о чем другом – словно живете в вечном затмении или заключены в каком-либо ином чуде физики. И, конечно, оно всегда так и есть. Помните.
V. Майя и Десмонд
1. НАЙТИ ЕГО
После того как Майя увидела то странное лицо сквозь бутылку в теплице «Ареса», она не могла перестать о нем думать. Она была не из робких, но это ее пугало. Ведь лицо принадлежало незнакомцу – не кому-то из сотни. И он летел с ними на корабле.
А потом она рассказала об этом Джону, и он ей поверил. Он поверил, и она решила выследить незнакомца.
Майя начала заново открывать планы корабля и изучать их так тщательно, будто не делала этого раньше. С удивлением она обнаружила, сколько отсеков в нем было и как велик был их общий объем. Она знала их расположение так, как знают гостиницу, корабль, самолет или чей-нибудь дом – то есть могла пройти куда-либо, руководствуясь заученной схемой, которую вызывала в уме вполне себе четко, но остальное казалось таким смутным, словно она и не думала об этом, а если и думала, то представляла как-то неверно.
И все же мест, где можно было жить, на корабле имелось предостаточно. Осевые цилиндры, впрочем, к ним по большей части не относились – в отличие от восьми торусов. Но в последних также было интенсивное движение, поэтому прятаться в них казалось затруднительным.
Она видела его в теплице. Поэтому ей представлялось возможным и даже вероятным, что у него были товарищи из числа работавшей здесь команды, которые помогали ему скрываться. А в безбилетника-одиночку, о котором не знал бы никто на корабле, поверить было трудно.