Работяги благополучно затащили Ильича в камеру, а когда дежурный лейтенант поинтересовался, что это с ним, Сапунов ответил, что сегодня у Вовки тяжелый день был.
— Это и видно… — сказал дежурный. — А живет–то где ваш Вовка?
— Дак там и живет, где взяли… — ответил Сапунов.
— Значит, в доме номер сорок четыре проживает… — помечая что–то в карточке, сказал лейтенант. — Квартиру, конечно, не знаете… А фамилия его как?
— А вы сами не знаете? — удивился Гоша, но лейтенант строго посмотрел на него.
— Это не важно: знаю я или нет. Здесь я задаю вопросы, а ты должен отвечать на них.
— Так ведь Ульянов вроде… — сказал оробевший Гоша.
— Все ясно, — делая пометку в карточке, сказал лейтенант. — Можете теперь идти отдыхать. Завтра вас всех вместе с вашим Вовкой оформим и выпустим.
Но обещания своего лейтенант не сдержал. Наутро, когда в вытрезвителе заступила другая смена и спешно начали очищаться камеры, выяснилось, что среди задержанных находится и памятник Ленину. И еще не поздно было поправить ошибку и вытолкать в шею работяг вместе с их памятником, а учетную карточку и страницу в регистрационной книге залить чернилами, но, как назло, командовал в эту смену молоденький выпускник школы МВД, который не собирался задерживаться на службе в вытрезвителе. Вместо того, чтобы предпринять необходимые действия, он позвонил в прокуратуру и вызвал следователя по особо важным делам.
Памятник вместе с работягами увезли в следственный изолятор, а к обеду арестовали и прораба Григория Миронова. Начальника СМУ Юлия Францевича Флешина взяли в московском аэропорту, откуда тот — по версии следователя — собирался сбежать за границу.
По городу поползли слухи. Говорили, что удалось раскрыть крупную шайку мафии, хотя и арестовали только мелкую сошку вроде начальника СМУ Флешина…
Слухи так растревожили горожан, что работники областной прокуратуры вынуждены были выступить по местному телевидению с опровержением. Но, как и положено, говорили они сбивчиво, умалчивая о подлинной подоплеке происшествия, и сообщение о том, что у преступников изъят памятник Ленину, вызвало в городе новую лавину домыслов. Говорили, что памятники Ленину — недаром их столько понаставлено в нашем городе — служат как указатели мест складирования мыла и дефицитного стирального порошка, и в ту же ночь после неудачной телепередачи, неизвестными лицами было совершено три налета на окрестности, где стояли памятники. После этого в город ввели подразделения внутренних войск, а в самом городе объявили комендантский час. Одновременно с этим на товарную станцию поступило два состава с мылом и стиральным порошком… Однако и тогда не прекратились волнения. И продолжались до тех пор, пока городские власти не выставили на главной площади изъятый милицией памятник Ленину.
Правда там, перед обкомом партии, уже стоял семиметровый памятник Ильичу, но этот, маленький, поставили не рядом, а чуть в стороне, возле входа в областной комитет ВЛКСМ, и в целом площадь от этого даже и выиграла. Когда устанешь, задрав голову, смотреть на семиметрового Ленина, можно повернуться и смотреть на маленького Ильича, разглядывая его — памятник установили без постамента — сверху вниз.
Милиционеров, забравших Ленина в вытрезвитель, выгнали с работы, а работяг вскоре после прекращения волнений освободили из–под стражи…
Мыла сейчас у нас в городе снова много, все восемь памятников Ленину стоят на месте, и в городе пока все спокойно, хотя и исчезли из магазинов крупа и спички.
Чужие кассеты
Еще в прошлом году все было так хорошо, но вначале восьмого класса Вика проболела почти два месяца, и, вернувшись в школу, почувствовала, как сильно отстала от своих одноклассников, отстала не только по учебе, но — главное! — в чем–то другом, гораздо более важном, нежели учеба.
Вика почувствовала это, когда на первой переменке К к ней подошел Костя Угаров — неприятно толстый, с шарящими по сторонам глазами мальчишка — и сказал:
— Слушай! Ты на четвертом трамвае домой ездишь?
— На четвертом...
— А я тоже на четвертом... — Костя пошарил глазами по Вике.
— Ну так и что? — ежась, словно от холода, спросила она.
— Как это что? — Угаров взял ее за руку. — И ты на четверке домой ездишь, и я на четверке. Значит, нам дружить надо, раз мы рядом живем, — Он помолчал немного, а потом добавил задумчиво: — Хорошо, что ты как раз сейчас подвернулась. Я со своей герлой разругался, а тут как раз ты. Лучше я с тобой гулять буду. От Машки два квартала топать надо, а ты рядом живешь.