— Доктор! — в ужасе всплеснула руками тетка. — За кого вы меня принимаете, доктор?! Вы — наш лучший друг. Вы знаете, вы мне понравились еще там, на пляже. Ах, зачем я отпустила ее вчера одну?!
Лева покраснел.
— Можно, я вернусь к б–больной?
— Ну конечно, доктор! Ухожу, ухожу…
Всю неделю Лева каждый день навещал Ольгу.
Покупал на базаре цветы — слава богу, цветы здесь были дешевыми! — и шел в больницу.
Ольга, не могла говорить, и она писала записки. Писала фломастерами в блокноте, который Лева купил специально для этого.
Этот блокнот Лева сохранил на память.
«Я буду теперь некрасивой, да?» — написано на первой его странице.
И Лева сердился, убеждая ее, что п–пройдет совсем немного времени, и снова она станет красивой, как и раньше, ведь у нее не повреждены лицевые кости а то что сломана челюсть, совсем но страшно. Кость с–срастается правильно, и никаких следов перелома не останется. И Лева — тем же фломастером и в том же блокноте — рисовал, как устроено лицо, и эти рисунки убеждали Ольгу, кажется, вернее, чем все слова.
Но не только об анатомии, ч–черт возьми, говорили они тогда в больнице. Н–нет. Лева читал Ольге стихи, а она слушала их, не отрывая от него прекрасных даже и в черноте синяков глаз. И не только стихи. Лева читал вслух Чехова, с книгой которого не расставался в поездках. И они говорили — то есть говорил Лева, а Ольга только слушала, — так вот они говорили о гордости, о красоте души, о сострадании и опять о любви.
Никто не мешал им.
Тетка пропадала целыми днями на пляже, вознамерившись, должно быть, превратиться в негритянку, а Петруша исчез без следа. Во всяком случае. Лева его ни разу не встретил и очень жалел об этом. С каким удовольствием он набил бы ему морду. Потому что Ольга — это Лева только сейчас начал понимать — была не просто красавицей, а… ну, одним словом, совершенно необыкновенной женщиной.
«Я тебя люблю!!!» — написала она фломастером в блокноте и поставила целых три восклицательных знака. Вот к–как, оказывается, с–способна любить женщина.
И уже все было договорено между ними.
И уже сказано было самое трудное. Леве удалось объяснить Ольге, что нельзя быть такой легкомысленной, нельзя — он морщился, вспоминая рассказ тетки о деньгах, которые давал Ольге этот П–петруша, — ну ни в коем случае нельзя так, и Ольга согласно кивала ему, и из ее прекрасных глаз — синяки уже спали — текли прозрачные, чистые слезы.
И все было прекрасно, но как ни экономил Лева — отец выслал ему сто рублей телеграфом, — деньги стремительно таяли под тяжелым южным солнцем, и надо было возвращаться в Ленинград.
Да и отпуск кончался. Лева расставался с Ольгой всего на несколько недель. Они решили, что через месяц Лева приедет в Москву, чтобы договориться о свадьбе. Жить они будут в Ленинграде. У него там однокомнатная, но з–зато своя, отдельная квартира с телефоном, р–работа, родители, которые, конечно же, будут нежно любить Ольгу. Они прощались совсем ненадолго, но все равно, когда, наклонившись, Лева поцеловал Ольгу, ему вдруг стало страшно и он подумал, что не надо никуда уезжать, но тут же подавил эту нелепую и глупую мысль.
«В–все будет хорошо… Все будет п–прекрасно. Я люблю Ольгу. Ольга любит меня. Мы будем п–прекрасной семьей. У нас будут отличные дети. Вечером после работы будем слушать музыку. Или читать Чехова. Все будет п–прекрасно.»
Простившись, он прошел к морю. Солнце уже заходило. и пляж опустел. Только невдалеке от Левы сидела женщина с маленькой девочкой. Лева бездумно рассматривал белые пароходы, словно бы застывшие у горизонта.
— Мамочка! — спросила вдруг девочка. — А мы этот камушек возьмем с собой?
— Возьмем, доченька, возьмем… — не задумываясь, отвечала мать. Она тоже, как и Лева, смотрела на далекие белые пароходы.
— А эти ракушки?
— И ракушки возьмем…
— А море?
— Ну как же мы море с собой возьмем? — грустно улыбнулась женщина. — Оно же большое, доченька, ни в какой чемодан не поместится…
— Ну, мама… Ну хотя бы кусочек, а?
Лева встал. Вот он простился и с морем. Он, наверное. счастливее всех, кто отдыхает здесь. Он увозит с собой любовь. Немного п–пошло звучит, но как же скажешь иначе, если это на самом деле так.
Через несколько дней Лева отправил Ольге письмо из Ленинграда. Через день — другое. И так почти две недели подряд. Он писал письмо за письмом и улыбался, представляя, как будет она читать их у себя дома в Москве.
А потом — по его расчетам, с Ольги уже должны были снять гипс — позвонил ей. Ответил незнакомый женский голос. Лева звонил три дня подряд и наконец попал на Ольгу.