Это ощущение усилилось, когда я увидел его вблизи. (Оказывается, он действительно шел ко мне!) Но дело было не в его маленьком росте и затрудненных, казалось, движениях, не в некоторой непропорциональности тела, рук и ног, даже не в крупной шишковатой и совершенно лишенной волос голове... Меня поразил взгляд его больших, умных глаз, измененных диковинными, неимоверно выпуклыми стеклами очков. Они приближали ко мне его огромные, чуть печальные глаза, проникающие в собеседника и все понимающие...
Я мысленно объяснил необыкновенными очками произведенное на меня гостем впечатление и пригласил его сесть.
Положив на стол толстую рукопись, он посмотрел на меня с ласковой улыбкой и, конечно, заметил легкий испуг в моих глазах, может быть, даже понял, что мне приходится читать уж слишком много рукописей и я побаиваюсь их...
- Нет, это не для литконсультации и не для печати, - сказал он.
Я вопросительно посмотрел на него.
- Я знаю, что преждевременно еще говорить о реальном межпланетном полете, о возможном составе экипажа... Хотя, может быть, вам уже досаждают с просьбами. И все же мне хочется уже сейчас заручиться поддержкой вашей секции.
Передо мной стоял не юноша, с ним нельзя было пошутить, нельзя было посоветовать ему изучать области наук, которые понадобятся когда-нибудь астронавту.
Непостижимым путем он понял меня и сказал, что он не астронавт, не геолог, не врач, не инженер, хотя... - он чуть задержал дыхание - хотя и мог бы быть каждым из них. Но все же он рассчитывает на поддержку, хочет быть уверен, что будет включен в состав экипажа первого же корабля, который полетит на Марс, ибо каждый имеет право на... возвращение.
Мне стало не по себе. Вспомнилось, как в 1940 году я читал письмо заведующего универмагом в городе Свердловске, просившего помочь ему вернуться... тоже на Марс! Говорят, во всех других отношениях работник торговли был вполне нормальным человеком.
Посетитель улыбнулся. В глазах его я прочел, что он опять все понял.
Черт возьми! Может быть, и в самом деле у них на Марсе разреженная атмосфера и там давно отказались от передачи мыслей при помощи звуковых волн, то есть сотрясением воздуха. Я поймал себя на том, что не только он, но и я угадываю его мысли... Легче всего было счесть его больным...
- Да, - сказал посетитель. - Первое время я попадал в сумасшедший дом, пока не понял, что бесполезно убеждать людей.
Я размышлял, не его ли письмо я читал когда-то, еще до войны...
Посетитель указал на рукопись:
- Я мог бы написать на русском или английском, французском или голландском, по-немецки, по-китайски или по-японски, пользуясь одной из принятых на Земле письменностей...
Стараясь быть учтивым, я развернул рукопись и нахмурился, увидев страницу, испещренную странными знаками. Что это? Мистификация? Или болезненный симптом?
- Невозможно разумному существу, - продолжал гость, - каково бы оно ни было, придумать в одиночестве неведомый язык со всей его выразительностью и гибкостью, передающий мысли и чувства, даже не вполне понятные людям, невозможно одному разумному существу изобрести письменность для записи всех богатств такого языка. Вы поймете, что написать эту рукопись мог лишь представитель действительно существующего в суровом мире увядания далекого, древнего, мудрого племени...
- Но как это прочесть! - не выдержал я и тотчас увидел за чудесными очками ласковое участие.
- В последнее столетие культура на Земле развивалась взрывоподобно. Пройден путь от осознания закона сохранения энергии до использования энергии вещества, от идолопоклонства до создания машин, умножающих силу мозга, заменяющих его в определенных функциях. Я счастлив, что могу считать себя современником расцвета этой культуры на щедрой и юной планете, которая, обладая достаточной массой, не теряет ни атмосферы, ни воды и которую не ждет увядание.
- И вы думаете, - уже понял я собеседника, - что электронные вычислительные машины смогут расшифровать рукопись?
- Ваши машины прочтут рукопись, и вы поймете, кем она написана.
Я готов был понять, я уже почти понял, кем она написана! Я ощущал нелепость или необычность положения, у меня даже дрожали руки. Кто заинтересуется этой встречей: весь мир или только несколько психиатров?
Через выпуклый хрусталь очков на меня смотрели передающие и читающие мысли глаза. Разве возможна с ними ложь или двоедушие, ханжество или лицемерие!..
Мы расстались с моим посетителем, договорившись встретиться в этой же самой комнате ровно через полгода...
- Постойте! - почти возмущенно сказал штурман Нетаев, подняв свои светлые, расширившиеся сейчас глаза. - А как же рукопись?
В кают-компании зашумели.
- Рассказы о сумасшедших всегда чем-то занимательны, - заметил кто-то.
Нетаев гневно обернулся к говорившему.
- Я думаю, рассказ не окончен, - сказал капитан и выжидательно посмотрел на меня.