— Великолепно! Поразительно! Браво!
— И это всё ЕЁ песни! Гордо вставила Юля.
— Юля! — осуждающе и окончательно смутившись воскликнула Лена.
— Так… это твоя баллада?! — ещё больше поразился Владимир.
— Её, её! Подначила Юля не обращая внимания на смущение Лены.
— Милочка! Да вам цены нет! Вам на эстраде, телевидении выступать надо! — взвился Борис Ефимович, — такой талант! Да перед Вами, все эти эстрадные куры просто никто! Пыль под ногами!
При этих словах Леночка ещё больше покраснела.
— Если вы её уговорите, — вставила гордая Эля, — мы вам памятник при жизни поставим.
— Она у нас слишком застенчивая, — пояснила Юля, — даже песни свои только под псевдонимом публикует.
— Блииин! — схватился за голову Владимир, — и почему это я под псевдонимом не слетал?!
Последнее заявление вызвало дружный взрыв смеха и аплодисменты. Шутка понравилась всем, за исключением ничего не понявшего хозяина дома.
— Ребята! Да это не вы у меня, а я у ВАС автографы просить должен! — закончил поражённый Владимир, когда смех и аплодисменты слегка улеглись.
— Слышь, Владимир, а ведь твоя маскировка наконец начала действовать! — заметил из своего угла Михаил.
— Угум! — подтвердила Юля, имея в виду хозяина дома, — он до сих пор в растерянности.
— Извините, н-но я Вас действительно не узнаю… — сказал Борис Ефимович, поворачиваясь к Владимиру.
Владимир понял, что эмоции его снова подвели и выдали, так же как и при встрече с Юрой Черновым.
— Ефимыч! Прервал сконфуженное молчание Владимира Николай, — это ТОТ САМЫЙ Владимир — который "Марсианин".
Владимир только сконфуженно развёл руками. При этом хозяин только ещё больше погрузился в крайнюю растерянность. Но группа как будто только этого и ждала. Казалось сброшен с плеч какой-то невидимый груз, давивший всех всё это время.
Все стали шутить, галдеть, хлопать по плечу Бориса Ефимовича со словами "Расслабьтесь Ефимыч, гордись Ефимыч он Наш он Свой" и прочую чепуху.
— Кажется Вас таки приняли в наше скромное братство! — прошептала на ухо Владимиру довольная Юля, подкравшись тому сзади.
— Может тогда нас чем-нибудь развлечёте, каким-нибудь рассказом — громко добавила она.
— ДА, ДА!!! — восторженно подпрыгнула Эля, — как вы ТАМ были…
— А я Вам песню напишу! — неожиданно смело заявила Лена, чем донельзя изумила присутствующих.
— А может не надо? — вступился за друга Михаил, его уже и так, журналисты замучали. К нам от них сбежал.
— Группа пристыжено замолчала.
— Да ладно, Миш, — как-то даже расслабленно прервал тишину Владимир, — ОНИ не вы. Они действительно надоели хуже горькой редьки, а вам почему-то даже хочется рассказать.
Группа расслабленно заулыбалась.
— А давайте я и видеоряд запущу? — подал инициативу Николай.
— Давай! — со смехом согласился Владимир.
— А… мне эта… можно? — смущённо спросил Вадим показывая портативную телекамеру.
— Снимай! — улыбаясь махнул рукой Владимир.
Взрыв энтузиазма быстро навёл в комнате новый порядок. Теперь за столом, отодвинутым к самой стене, сидел Владимир. Рядом с ним, в раскрытом и запущенном состоянии лежала Колина "планшетка". Все же остальные расселись полукругом поодаль, посадив хозяина дома посередине. Телекамеру же поставили на штативе позади всех.
Марс
Когда Владимир начал рассказ, то тут же все поняли, что это будет не тот рассказ, — сухой и строгий, что ранее они слышали по телевидению от него и от разных "шишек", что руководили проектом.
Из тех, прежних рассказов, все присутствующие, за исключением только Бориса Ефимовича, очень хорошо представляли технические детали проекта и того, что произошло. Но живые переживания, и то, как реально воспринималась та экспедиция со стороны одного из её участников, тут уже был изрядный пробел.
Поэтому то, что они услышали в этой затерянной среди снегов и лесов двухэтажной деревянной избе, для них было откровением.
Тихо потрескивали догорающие в печи дрова, пахло чаем, крепко заваренным по старым туристским традициям, где-то снаружи шумел ветер в верхушках деревьев, бросая свежие пригоршни снега, в покрытые толстым слоем инея, окна.
Но как окно в иной мир сиял экран "планшетки", развёртывая перед зрителями и слушателями события уже почти трёхгодичной давности.
— Может вы удивитесь, — начал Владимир свой рассказ, — но для меня чисто психологически, полёт начался не с Прощания на Земле…
Тогда я стоял в общем строю с экипажем нашей экспедиции, с экипажем "Молнии" и наблюдал за докладом командира председателю госкомиссии.
Ясный солнечный день. На небе ни облачка, лёгкий морозный ветерок, а сзади, я словно кожей спины чувствовал, громада челнока. Заправленного и готового доставить нас на орбиту. Произносились торжественные речи, развевались флаги, а я почему-то ну совершенно ничего такого не чувствовал, что журналисты нам приписывают.
Да, полёт во много носил политическое значение, да, что если бы оптимально, то надо было запускать два корабля с гораздо большей загрузкой и не по параболической траектории, а через Венеру.
Но надо было опередить американцев, которым эта высадка была последним шансом вернуть себе основательно порушенную нами репутацию сверхдержавы и сверхлидера. Они поднатужились и готовы были сделать свою экспедицию, но в следующее окно запуска. И тогда, если бы мы всё равно были бы первыми, эффект от высадки был бы основательно смазан.
У нас был готов к тому времени только один корабль и этим вся схема полёта определялась. Я это к чему говорю? Все эти "мелкие" детали, всплыли лишь позже в широкой печати, но на них не обратили никакого внимания за шумом того, что случилось со всей нашей экспедицией.
А после и вовсе замяли и затрамбовали под гром фанфар.
Мы же эти "детали" знали изначально, мы знали, что риск серьёзнейший, но всё равно, вместе с инженерами, руководителями проекта и просто рабочими, решили во что бы то ни стало выполнить полную программу.
Ту, что в общих чертах наметили на второй вариант, — отброшенный было вариант экспедиции.
Сейчас, после всего, что произошло, эти слова выглядят несколько высокопарно, но это было так. Мы совещались, и с нами совещались, и на всех уровнях мы отвечали: "Да, да, да! Мы знаем, мы осознаём, мы готовы".
Даже когда отобрали основной и дублирующий экипажи, нас всё равно протащили ещё раз по всем этим процедурам. Помню командир много по этому поводу шутил. Но в глазах при этом у него был лёд. На нём как ни на ком другом лежал груз ОТВЕТСТВЕННОСТИ…
Горел ли кто-то из нас тщеславием? Не знаю и знать не хочу.
А о тщеславии потом очень часто спрашивали западные журналисты. Меня они этим вопросом попросту замучили. У них прям какая-то мания принизить любые дела, достижения, и самих людей. Живых ли, мёртвых ли, — не важно.
…Особенно мёртвых. Лишь бы выставить их поплоше и погрязнее. Спасибо нашим — наши на это никогда не опускались.
А что до нас, до меня, — я тогда стоял на бетонке ВПП и просто ждал, когда закончатся речи, и можно будет пройти на посадку… и никакого ощущения значимости момента!
Может это обидит кого-то из провожавших нас, но вот…
Наконец закончились положенные речи, отгремели гимны Союза и КНР, а техники проводили нас на места. Вот задраили люк, вот укатился трап и на ВПП остался только наш остроносый, чёрный как сам космос челнок.
Многие из людей представляют старт на орбиту весьма романтично: вот проскакивает назад и исчезает внизу полоса ВПП, вот врубаются ПВРД [4], и "Молния" начинает настырно и неуклонно карабкаться в космос.
Они наблюдают как чернеет небо, проклёвываются звёзды, а горизонт постепенно выгибается дугой. Да, да! ОНИ наблюдают, Люди, сидящие у телевизора, дома на диване или в кресле кинотеатра. Наблюдают, так как это не раз и не два было снято внешними телекамерами, установленными либо прямо на обшивке "Молнии", либо у окна пилотов. На самом деле, для нас всё абсолютно не так.