– Ты заявил? – забеспокоилась мама Зина.
– Я сегодня заявлю. – Синеоков, возбужденный, краснощекий, вскочил с места.
И вдруг случилось то, чего никто никак не ожидал.
– Подлюка…
Александр медленно обернулся, жалко улыбаясь. Глаза его бегали по лицам, ища человека, который сказал это слово.
– Подлюка.
Синеоков вздрогнул и сгорбился. Глаза его замерли на лице Глебыча.
– Это вы мне, Глеб Петрович?
Глебыч продолжал работать. Александр побрел на свое место, пожимая плечами и продолжая улыбаться. В комнате стояла тишина. Первым заговорил Ивлев:
– Частное дело каждого – верить, совершил Гусев преступление или нет. Но зачем оскорблять? Конечно, виноват и Синеоков. Следствие еще не закончено, ничего не ясно, одни слухи, а он устроил тут дискуссию. Надо дождаться суда, там и высказывать свои подозрения. Но и Глеб Петрович тоже неправ. Разве человек не может иметь своего мнения?
– Не человек, а подлюка.
– Ты разве не понимаешь, что он его сообщник, потому и защищает? – Александр еще пытался перевести все в шутку. Он забегал по лицам в поисках ответной улыбки. Но конструкторы избегали его взгляда. И тогда с Александром сделалась истерика.
Александра Синеокова еще никто в жизни не называл подлюкой. Он привык к успеху и всеобщей любви. В школе его уважали за начитанность, хорошую память, необыкновенного отца. Когда Александр подрос и у его сверстников крепкие кулаки стали играть не столь уж существенную роль, он со своей эрудицией, острым, наблюдательным умом стал признанным вожаком. Все как-то получалось удачно у Синеокова. Даже без помощи отца устроился в военно-инженерный вуз. Не прошло и двух лет после начала работы – он уже конструктор второй категории, в то время как люди эту вторую категорию к концу жизни зарабатывают. Хорошая квартира, частые премии. И все это без особых усилий. Шеф его любит, коллектив уважает. И вдруг совершенно неожиданно, а главное – несправедливо, его назвали подлюкой.
– Да как ты смеешь! – кричал Синеоков, и у него от гнева дергалась нежная щека. – Как вы смеете! Вы! Самый бездарный конструктор! Бездельник! Вас все презирают!
Мама Зина принесла Синеокову воды. Тот застучал зубами по стеклу и вдруг разрыдался. Александр плакал по-женски, закрыв лицо руками и подвывая. Потом он выбежал из комнаты.
С полчаса, наверно, шуршали рейсшины, пока наконец Лев Евгеньевич произнес слова, которые от него ждали:
– Глеб Петрович, прошу вас, зайдите в лабораторию.
Глебыч шел по проходу, маленький, щуплый, близорукий, очень добрый. Казалось невероятным, что именно он произнес это ужасное слово. И от этого оно казалось еще ужасней.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Расскажите о своей последней встрече с Олегом Гусевым.
ИДА КОСТЫРКО:
– Мы были на даче… наша компания… то есть бывшая наша… Я приехала туда, чтобы сказать, что вышла замуж… Они были против… грозили… Тут приехал Олег… Вместе с Эдькой Шплинтом. Эдька ездил в город за вином… Олег стал приставать ко мне… Говорит, пойдем, ты моя жена… А мы только расписались… Потом стал оскорблять всех… Ребята были недовольны…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Что это за ребята?
ИДА КОСТЫРКО:
– Из нашей компании.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Вы их давно знаете?
ИДА КОСТЫРКО:
– Познакомилась… на речке… еще в школе… Папа не давал денег… А у них были…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Откуда?
ИДА КОСТЫРКО:
– Спекулировали… Я покончила с ними, честное слово…
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
– Что было с Олегом дальше?
ИДА КОСТЫРКО:
– Потом он пошел на остановку… позвал меня… Эдька Шплинт… я с ним раньше дружила… немножко… догнал с дружками… говорит: брось своего хахаля, иди назад… тогда не тронем… Олег не отпустил меня… Он… Он полез прямо на ножи… Я никогда его таким не видела. Ударил кого-то… Потом Эдьку… в лицо. Они повалили его… Я хотела остановить… Больше ничего не помню… Скажите, у меня лицо сильно поранено? А что с Олегом?
Если бы не Ивлев, на похоронах не было бы воинского оркестра и столько венков. Именно Алик первым вспомнил, что Гусев был дружинником, именно Алик первый сказал фразу: «Погиб на посту, задерживая трех опасных хулиганов».
А потом все уже пошло само собой.
Теперь весь день в КБ толклись люди, трещали телефонные звонки. Синеоков, как обладающий лучшим почерком, изготовил партию некрологов. Мама Зина сшила из черного сатина траурные банты.
Но больше всего доставалось Ивлеву, он даже похудел. Комсорг уже успел выступить по телевидению, написать статью «Подвиг дружинника» в местную газету и провести собрания в цехах. Его постоянно ловили какие-то солидные дяди с толстыми портфелями, расспрашивали о постановке воспитательной работы, о структуре дружины.
– Дружина у нас разбита на пятерки, – устало говорил Ивлев, – во главе стоят самые смелые, самые проверенные. Гусев был командиром пятерки. Я его назначил сразу, не колеблясь.
Ивлев взял в личном деле карточку Гусева, увеличил и повесил в КБ. Кульман, за которым работал Гусев, он предложил обернуть красным сатином и никого туда не сажать, но шеф сказал, что, пожалуй, этого делать не стоит. Тогда комсорг внес другое предложение: ставить на тумбочку под портретом Гусева цветы. Это предложение всем понравилось. Конструкторы собрали по рублю и вручили их маме Зине. Теперь, идя на работу, уборщица заходила на базар и покупала букетик цветов. Об этом тоже написали в местной газете.
Спустя неделю после этих событий из командировки вернулась Роза. На этот раз ей обрадовались.
– А у нас такое случилось! Такое! – начала мама Зина, едва Роза уселась за кульман. – Гусева убили!
– Я уже знаю, – сказала Роза.
Мама Зина была разочарована.
– Его так хоронили. Еще никого так не хоронили.
– Кстати, – сказал Ивлев. – Мы тут решили ему цветы каждый день свежие ставить. Даже зимой. Сбросились пока по рублю. Сдай Алику. Он ответственный.
Роза поднялась из-за кульмана. Все подумали, что она понесла деньги Синеокову, но Роза подошла к тумбочке, где стояли цветы, взяла букет и выбросила его в раскрытое окно. Потом схватила метровую рейсшину и стала сбивать со стены стеклянный портрет.
Все это было так неожиданно, что все растерялись. Потом повскакивали с мест. Привстал даже шеф.
– Что это значит? – спросил он строгим голосом.
– Это значит, – спокойно ответила Роза, – это значит… – И она заплакала.
Розу окружили. Подошел шеф и остановился рядом, растерянно пожимая плечами. Синеоков принес стакан воды. Роза оттолкнула его руку.
– Я не хочу больше здесь работать…
– Да в чем дело? Объясни.
– Какие вы все… Вы как самолеты, которые мы делаем… Сборище самолетов.
– Ты бредишь?
– Вы хуже самолетов! Они если и губят человека, то сами вместе с ним… А вы… Ах, почему здесь не было меня…
Роза упала головой на чертеж.
– Бывает, – сказал Ивлев. – Тяжелая дорога, жара, то, се, а тут такое…
Конструкторы разошлись по местам, снова зашуршали рейсшины. Роза вытерла слезы и стала подчищать расплывшиеся на чертеже цифры.
Она сдержала слово: скоро перевелась в другой отдел. В конструкторском бюро все пошло привычным порядком. Только во время бутерброда шеф теперь не проверяет чертежи, а подходит к окну и машинально вертит шпингалет.