Сейчас, в свои восемнадцать лет, я прекрасно понимаю дядю Андрея. Помню его плохо, а понимаю хорошо.
Я тоже оставила распоряжения на случай моей смерти. Услышав их, дядя Гена неожиданно трижды плюнул через плечо, но в конце концов пообещал в случае чего развеять мой прах над Тихим океаном. Не хочу лежать ни в грязной земле, ни на кладбище для космонавтов. Какой из меня космонавт?
Часы показали семнадцать двадцать шесть. Я поднялась по ступеням трапа.
Прощай, дядя Андрей.
Суета внутри ракеты не столько улеглась, сколько распределилась по каютам. Никто не бегал по коридорам, не рассовывал по местам вещи, не ходил друг к другу в гости. Экипаж занял посты. Наши рассаживались по взлётным креслам в каютах: считали, когда последний раз летали на ракете, жаловались, если с кресла не видно иллюминатор, обсуждали посадку на Луну.
В медицинском отсеке царило спокойствие.
Три блока занимали дети. Хорошо, что Димины родители передумали заводить второго ребёнка, всё-таки космос - не место для совсем маленьких.
Мне определили четвёртый блок, и ещё два стояли свободными, это если не считать обычных кабинетов. Девятнадцать лет на Марсе ни для кого не пройдут даром. Кто знает, не понадобится медицинская помощь ещё и взрослым?
В детских блоках проблем не предвиделось. При взлёте дадут всего 2g - переломы при такой нагрузке редкость, но на всякий случай для каждого подготовили специальный ложемент. Трудности ждали по прибытии на Землю.
Мне помогли устроиться в медицинской капсуле. Прохладная поверхность ложемента подстроилась под моё тело и быстро нагрелась. Ко мне наклонился доктор.
- Точно не хочешь позвать дядю Гену?
Фамилия у него Солкин, а имя-отчество забыла.
- Точно.
- Для него есть свободное кресло.
- Нет, спасибо.
- Если не хочет, не надо, - вклинился Алексей Владимирович, между делом поправляя на мне датчик. Присутствие знакомого врача успокаивало больше, чем сколь угодно титулованного.
- Моё дело предложить, - отступил Солкин.
Этот Солкин специально прилетел с Земли, чтобы помогать с моей перевозкой. Говорят, он светило медицины и всю жизнь посвятил проблемам сердца и сосудов.
- Мы с дядей Геной договорились думать о хорошем, - сказала я. - О море.
- Вот и славно. Готова?
Я кивнула. Солкин и Алексей Владимирович одновременно взялись за крышку капсулы.
- Ой, подождите! А правда, что перед стартом сигнал так противно пикает?
- Неправда. Для пассажиров сделали цифровой отсчёт, вон там табло и на потолке есть дублирующее. Оставить или выключить?
- Оставьте.
Прозрачную крышку закрыли. Кто сравнивал капсулу с гробом? Ничего подобного: лёжа внутри, я наблюдала последние приготовления сквозь крышку и слушала разговоры. Не все слова удавалось разобрать - фразы доносились приглушённо, как из соседней комнаты, но отрезанной от мира я себя не чувствовала. Одно плохо, прозрачная крышка не спасала от белоснежного сияния ламп. В жилых отсеках другие ставили, желтее и тусклее. Я закрыла глаза.
- Жаль, иллюминаторов нет.
- Там пыль и муть, циклон на подходе.
- Я бы на него с орбиты посмотрел...
По стенке капсулы постучали. Вздрогнув от неожиданности, я распахнула глаза. Рядом стоял Солкин. Он провёл рукой перед лицом, изображая выдох. Я выдохнула. Доктор улыбнулся и наклонился к микрофону.
- У тебя пульс зашкаливает, - сказали динамики внутри капсулы. Их разместили где-то в изголовье, так что создавалась иллюзия пресловутого голоса свыше. - Ты точно думаешь о море?
Я постаралась расслабить напряжённые мышцы. Правильно Солкин показал, надо дышать глубоко, размеренно.
Ложемент дрожал. Внутрь капсулы просочился отдалённый гул - заработали двигатели. Приглушённый голос Алексея Владимировича спросил:
- Денис Сергеевич, я запись принёс, включим? Как раз на время старта.
Денис Сергеевич. Его зовут Солкин Денис Сергеевич. Не то чтобы знание имени помогло моему сердцу пережить старт, но я постаралась запомнить.
На время взлёта приглушили лампы. На потолке между плафонами загорелось красное число 20.
Боковым зрением я заметила, как кто-то вошёл в операционную. Повернуться не давал ложемент капсулы, но я и так догадалась: дядя Гена. Возле пульта капсулы устроился Солкин, изучил показания на мониторе, кивнул мне и что-то нажал.
В капсуле включились динамики. Мой маленький мирок наполнился плеском морской волны.
Цифра на потолке сменилась нулём. Гул двигателей скачком изменился. Ракета затряслась сильнее, изо всех сил сопротивляясь притяжению Марса. Я закрыла глаза.
В ушах шумел Тихий океан.