— Что там, на новых островах? — просто для поддержания беседы спросил Дымов.
— Плохо живут, — проскрипел Кр-хи. — Неправильно живут.
— Паукане? — спросил капитан Дымов.
— Предатели, — сказал пауканин. — Неправильно живут. Паукане живут на суше, скользкие должны жить в воде. Нельзя дружить со скользкими, которые рвут паутину и угоняют рыбу с отмелей.
— Твои сородичи подружились с ихтиорами? — для Дымова это было новостью, местные ксенологи об этом наверняка знали, но никаких сообщений о каких-либо взаимоотношениях ихтиоров и паукан, кроме самых неприязненных, Дымов не слышал.
Кр-хи смотрел на море. Мохнатые лапы его машинально вывязывали из паутины что-то узловатое и бесформенное — для пауканина это было знаком крайнего раздражения.
— Скользкие возят паукан. Молодым пауканам нравится кататься на скользких. Скользким нравится возить молодых паукан, — печально проскрежетал Кр-хи. — Падение нравов. Нельзя иметь дело со скользкими и безволосыми, нельзя забывать заветы Звездного паука. Молодые забывают. Поэтому и мир рушится. Скоро не будет ни паукан, ни безволосых. Все потому, что молодые не помнят законов.
— Не надо принимать все близко к жвалам, — сказал капитан Дымов. — У нас на Земле уже столько лет говорят, что каждое молодое поколение хуже предыдущего. Но ведь не деградировали, к звездам летаем!
Кр-хи недоверчиво посмотрел на землянина.
— Колдуны идут своим путем, скользкие и безволосые своим, а паукане должны жить заветами предков. Предки говорили, что паутина должна быть прочной, потомство крепким и здоровым, а другом пауканину может быть только другой пауканин. Безволосый и скользкий другом быть не может.
— Здравствуйте! — озадаченно сказал землянин. — А как же мы с тобой, Кр-хи? Я считал, что у нас с тобой дружба, но я ведь не пауканин. Что же получается? Ты меня используешь?
— Кр-хи использует колдуна, — сказал абориген и надменно выставил жвала. — У колдунов всегда много хорошей и вкусной еды, колдуны умеют слушать и колдуны знают, где живет Звездный паук. Кр-хи попросит колдуна, колдун попросит Звездного паука, а тот сделает так, что Кр-хи будет жить долго.
— Да-а, — озадаченно протянул капитан Дымов.
Некоторое время оба молчали. Пауканин неудобно сидел, выставив вперед брюшко, и машинально почесывал его тремя лапами. Молчание было неловким и тягостным.
Пауканин заскрежетал жвалами, тронул Дымова мохнатой лапой и прошипел:
— Кр-хи пошутил. Колдун должен смеяться.
Катамаран под названием «Летучая рыбка» покачивался на волнах.
С севера дул свежий ветерок, поднимая небольшие волны, синие небеса краями своей огромной чаши легли на линию горизонта, и виднелся вдали белый атолл с зонтиками крошечных из-за расстояния пальм.
— Катамаран — это дань традициям? — спросил Брызгин.
— Из соображений удобств, — взмахнув спиннингом, отозвался Джефферс. — На волне качает меньше, да и площади полезной вдвое больше. Яна нем два раза в шторм попадал, был бы на лодке — точно бы утонул, а на катамаране…
Андрей проследил взглядом за полетом утяжеленной блесны и откинулся в шезлонге. Джефферсу не пришлось долго уговаривать его поехать на рыбную ловлю. Оказавшись в море, Брызгин понял, что согласился правильно. Покой и безмятежность были в морском просторе — то, чего ему так не хватало у звезд.
С Джефферсом они вместе учились в швейцарском Грюнхаузе, потом поступили в университет. Но Брызгина потянуло к звездам, а Джефферсу хватало места и на Земле. Он стал подводным археологом и мечтал найти в океане и восстановить под водой в прежнем виде лемурийский храм, о котором узнал, изучая рукописи, хранящиеся в Ватиканской библиотеке. Место там было указано столь приблизительно, что поиски приходилось вести на площади около тысячи двухсот морских миль, но Джефферс не унывал — за два года поисков он обнаружил два испанских галеона, которые довольно хорошо сохранились на песчаном дне впадины Откибу, да и сама впадина привлекла к себе внимание ученых — даже камни вокруг обрастали кораллами, водорослями и ракушками, а галеоны на дне впадины оставались чистыми, словно только что затонули.
Некоторое время Брызгин наблюдал за Джефферсом. Худощавый, жилистый и загорелый до черноты, Том Джефферс неутомимо и безуспешно метал блесну, переходя от борта к борту. На лице его жили досада и азарт — как же, пообещал другу мясо макрели или тунца в бататовых листьях, а тут сплошные неудачные забросы, даже мелкие акулы, славящиеся своей жадной тупостью, и те не зарились на блесну.