— Горит северная часть города.
Слова звучали глухо, но на стене напротив окна комиссар увидел красноватые отблески. Повернувшись, он отбросил полотняные занавески. Северный край неба был освещен скачущими языками пламени.
— Какие меры приняты?
— Послана пожарная команда, но… все они уничтожены… до последнего человека.
— Уничтожены? Кем?
— Монголами.
По спине военного комиссара поползли мурашки.
— Монголы… Чего они хотят?
— Они пришли из-за холмов и, предупредив жильцов, подожгли несколько домов. Убили всех попавших под руку китайцев, пощадили только своих.
— Это же безумие! Зачем поджигать дома?
— Это даже хуже, чем просто безумие, — позволил дать случившемуся свою оценку адъютант. — Но цели их неизвестны.
Комиссар отбросил одеяло.
— А разведывательная группа возвратилась? Что у них?
— Нет. На связь не выходят.
— Может быть, они спровоцировали этих дикарей?
— Вряд ли. Монголы настроены вообще миролюбиво.
Комиссар сел и включил лампу.
— Я пошлю специальное подразделение. Пусть займутся этими сумасшедшими, — заявил он, теперь уже окончательно проснувшись.
Через тридцать минут ветхий Т-55, единственный танк, оставленный гонконгским правительством для укрепления обороны Пайюнопо, лязгая гусеницами и ворча, медленно полз по улице Тысячи Цветов к пепелищу, в которое превратился северный квартал города.
За те полчаса, что прошли после телефонного звонка, известившего военного комиссара о пожаре, огонь нашел себе новые жертвы. Пайюнопо был скромным поселением, состоявшим из деревянных жилых домов, однообразных административных строений из бетона и даже нескольких войлочных юрт, геры — так называли их обитавшие там монголы. Офисов насчитывалось не больше десятка, а магазины даже по китайским стандартам не отличались роскошью.
Теперь все это пожиралось пламенем, и, выглядывая из окна своего «лендровера», комиссар видел, как то здесь, то там занимаются новые пожары. В дыму и огне мелькали всадники, разбрасывающие горящие головни.
Клубы серо-черного дыма затягивали небо, а по охваченным огнем улицам проносились люди, ищущие спасения от этого ужаса.
— Кто эти… на конях? — негромко спросил комиссар.
Ответ буквально упал с задымленного неба.
Горящая стрела с красным оперением вонзилась в стену деревянного дома. Через несколько секунд дерево почернело и вспыхнуло, весело потрескивая.
— Монголы… стреляют подожженными стрелами, — пробормотал адъютант.
— Стрелы против броневой мощи НОА? Вперед! — приказал комиссар.
Т-55, недовольно урча, двинулся дальше. За ним медленно катились три грузовика, набитые солдатами НОА и добровольцами из гражданских, набранных для пополнения поредевших сил армии.
Они тянулись по полыхающим улицам, удивляясь тому, как быстро распространяется пожар, и не обращая внимания на кучки несчастных, спасающих свои жалкие пожитки. В некоторых местах на тротуарах лежали обезглавленные китайцы, владельцы мелких лавок. Их темнеющая кровь пузырилась в мрачном свете невероятного фейерверка.
Военный комиссар никогда не верил в Бога, но сейчас он стал понимать смысл выражения «Гнев Господень». Свернув за угол, они стали свидетелями еще более удивительного зрелища.
Всадник-монгол на укрытом доспехами жеребце руководил операцией разрушения. Пешие монголы зажигали стрелы от полыхающих стен домов, затем накладывали на луки и стреляли куда попало.
Там, куда падали эти стрелы, вскоре вспыхивали новые пожары. Все это казалось какой-то безумной забавой дикарей, но монголы, похоже, находили в разрушении своеобразную радость, то и дело разражаясь безудержным хохотом.
— Прекратить бесчинства! — закричал военный комиссар, но монголы не обратили на него никакого внимания.
— Я — Ли Сянтун, военный комиссар города. Требую объяснений. Вы пьяны?
Едва прокричав все это, Ли Сянтун откинулся на сиденье, поняв вдруг, как глупо звучат его требования в этом сюрреалистическом кошмаре. Обернувшись к первому грузовику, он приказал:
— Построиться в стрелковую цепь!
Солдаты НОА соскочили с машин и образовали широкую линию. Ли Сянтун обратился к ним:
— Приказываю наступать и стрелять без команды. Эти безумцы одержимы жаждой разрушения. Уничтожайте их, как бешеных собак.
Шеренга несколько неуверенно, но довольно грозно двинулась вперед с автоматами наперевес. Топот десятков сапог заглушил все другие звуки этого безумного буйства. Все вокруг горело. От жары лица солдат превратились в расплавленный воск.