По орде прокатился ропот суеверного страха. Ни у кого из всадников не возникло и тени сомнения в словах Байяра.
— Но не бойтесь, — добавил он. — Казархан сам назначит суровое наказание за случившееся. Верно, мой хан?
— Мой гнев будет неумолим, — пообещал Казархан. Костяшки его пальцев, сжимающих поводья, побелели, как мел.
— Я жду твоего гнева, — негромко произнес Байяр, — но и страшусь его.
— Ты мудрый монгол, раз страшишься моего гнева, — прорычал Казар.
Новая Золотая Орда продолжала свой марш.
Глава 40. ГОНКОНГ
Премьер Госсовета Китая внимательно вчитывался в донесения разведки. Грубоватое лицо его все больше мрачнело.
— Монголы продолжают идти на восток, — пробормотал он вполголоса.
— Они отступают, — уточнил министр обороны.
— В молодости я сам увлекался историей. Некоторые из рассказов вызывали ужас, но зато я кое-чему научился у хитрых ханов, — заметил премьер. — Они не отступают.
— Но монголы и не пытаются заманить наши войска в засаду.
— А если бы и попытались, то уже поняли бы, что маневры ханов не срабатывают против тех, кто читал «Тайную историю монголов» и знает их повадки.
— Наши аналитики предлагают несколько альтернативных вариантов.
Премьер отмахнулся.
— Избавьте меня от ваших вариантов. Я умею читать карты. Они идут вдоль Великой Стены, намереваясь преодолеть ее при первом удобном случае, точнее, в первом же удобном месте. Такой пролом у нас есть… Шесть Драконов, вот! Пока туда будут добираться наши сухопутные войска, направьте в район пролома военно-воздушные силы. Пусть задержат их. А вы тем временем закрепитесь на этом участке.
— Странно. Прошло столько столетий, и вот Великая Стена снова защищает нас от кочевников.
— Ничего странного. Это лишь доказательство мудрости наших предков, их предприимчивости и прозорливости. Будь они коммунистами, я объявил бы строителей стены народными героями за то, что они служат нынешним китайцам образцом преданности стране. К сожалению…
Все закивали, соглашаясь, что нынешнее состояние дел в государстве прискорбно. Но политические реалии есть политические реалии. Старые династии и их слава не поддаются восстановлению, пусть даже они и отбрасывают свои холодные тени на тех, кому суждено занимать их место в эти, к несчастью, столь интересные времена.
Глава 41. ПРОВИНЦИЯ ШАНЬСИ, СВОБОДНЫЙ КИТАЙ
День клонился к закату, а Новая Золотая Орда все мчалась и мчалась, словно тускло поблескивающий в вечернем солнце змей. Кони и люди спрессовались в плотную массу, которая бряцала, звенела и скрипела железом и кожей. Люди, неутомимые, как и их кони, ели и пили, не покидая седел. Когда кому-то нужно было облегчиться, он покидал свое место, справлял нужду у обочины, укрывшись за желтым хвостом пыли, а потом воссоединялся с кавалькадой. Кони бросали лепешки на ходу, как им и положено.
Могущественная процессия пожирала пространство пути и проглатывала шафрановый столб пыли.
— Вот как скачет настоящая орда, — заметил Казар, не обращаясь ни к кому в отдельности.
Наблюдая за упрямо следующими за ними вертолетами, Байяр сказал:
— Чингис никогда не потерпел бы рядом с собой таких птиц, предвестниц зла.
— Они безобидны.
— Они назойливы, как блохи.
— Я бы предпочел блох, — произнес Казар, — наподобие тех, которые досаждают мне. У них крошечные тела, и они не шумят.
Через некоторое время военные вертолеты с грохотом удалились, и Байяр облегченно вздохнул. И тут же начал чихать.
— Солончаковая пыль, — сказал он, роясь в карманах, вероятно, в поисках какой-нибудь тряпки. Ничего не найдя, Байяр наклонился и утер нос рукавом дохи.
— Я все видел, — сказал Казар, когда отставший было Байяр поравнялся с ним.
— Что видел? — невинным тоном спросил тот.
— Ты навлек на себя проклятие за то, что вытер нос о рукав великого Чингиса.
— Я больше не буду.
— Ты уже сделал это один раз и теперь будешь ехать за мной на расстоянии трех конских хвостов за то, что обесчестил доху первого хана ханов.
— Ты шутишь!
— Трех хвостов или, когда я снова заговорю, их будет уже девять.
— Ладно, только не забудь, что я знал тебя еще в те времена, когда ты не был ханом.
— Сейчас я уже хан ханов, — ответил Казар, которого сентиментальные воспоминания Байяра ничуть не тронули.
С навернувшимися на глаза слезами и склоненной от позора головой Байяр отстал от своего хана. После этого каждый приступ насморка безжалостно подавлялся уже в зародыше.