— Мы будем петь, — объявил он.
— Петь? — удивился Байяр.
— Петь, — повторил Казархан. — Песня поднимет дух и коней, и монголов. Это приятнее для ушей, чем брань.
— Брань тоже нужна.
— Если песня не поможет, я выбраню их как следует, — пообещал Казар, продолжая чесаться. Рука его переместилась со спины на живот.
За спиной Казархана многие скептически покачали головами. Даже на лице Утренней Лани появилось кислое выражение.
— Мы споем «Дядя Намсан», — решил Казар.
— Я знаю эту песню, — сказала хан Утренняя Лань, тут же замурлыкавшая мелодию.
— Очень хорошая песня, — добавил Байяр.
— Да, очень хорошая, — согласился Герелхан. — Но не уверен, что ее знают кони.
— А им и не нужно понимать слова, достаточно красоты звучания мелодии, — сказал Казар.
И тут же громким голосом затянул первый куплет «Дяди Намсана».
При этом певец так корчился и извивался, словно его доспехи превратились в колючую власяницу. Мимика лица вполне соответствовала движениям тела.
Со второго куплета песню подхватила орда Утренней Лани. Оглядев своих воинов, женщина наградила некоторых пинками, что, несомненно, способствовало энтузиазму.
Внезапно Казархан дернулся, как будто в него попала стрела. Первой отреагировала Утренняя Лань. Нагнав своего хана, она воскликнула:
— Мой господин, ты ранен?
Опустив голову, Казар вцепился в седло. Взгляд его скользил по доспехам, а вид был, как у человека, который знает, что вот-вот умрет и ищет подтверждения этой ужасной правды.
— Казар! — завопила Утренняя Лань. — Где стрела?
— Не знаю, — процедил сквозь зубы хан ханов. — Ты видишь кровь?
— Не вижу. Байяр?
— Я тоже не вижу, — ответил Байяр, глядя на Казара испуганными глазами.
— И я, — добавил Ариунболд.
Только Герел, оказавшийся рядом, заметил какой-то черный предмет.
— Под правой рукой, хан, — крикнул он.
Не слезая с седла, Казар осторожно поднял руку. Он увидел черное яйцо величиной с кулак ребенка. На закругленном конце виднелись маленькие костяные крючки, окружавшие иглу. Сама игла, пронзив толстую кожу панциря Чингисхана, уходила в тело.
— Глубоко? — спросил Герел.
— Боли не чувствую, — ответил Казар, протягивая левую руку, чтобы сорвать черное яйцо.
В тот миг, когда его пальцы сжали предмет, в нем что-то щелкнуло. Из яйца с шипением потянулся белый газ.
Кое-как Казару удалось вырвать колючки. Размахнувшись, он бросил яйцо на дорогу. Оно прокатилось по камням и остановилось, крутясь на месте и по-прежнему выпуская дым. Наконец яйцо замерло, а на боку его появилось хорошо знакомое Казару изображение белого черепа. Точно такой же горел на его лбу.
— Метка Костяных Голов! — выдохнул Байяр.
Осмотрев ранку на боку и не обнаружив крови, Казар рявкнул:
— Я не ранен. Вперед!
Орда продолжила путь. Черное яйцо треснуло и раскололось под копытами коней.
— Песню, — скомандовал Казар, снова принимаясь чесаться.
Теперь должен был вступить женский хор, но его заменила одна Утренняя Лань.
Неожиданно Казар взвыл и стал хвататься за доспехи.
— Что теперь? — спросил Байяр.
Вместо ответа Казар застонал, лицо его исказила гримаса страха и боли. Он принялся срывать панцирь, раздирая его на клочья и отбрасывая куски кожи и стали.
— Колонна, стой! — крикнул Ариунболд.
Через несколько секунд орда остановилась. Соскочив, вернее, свалившись с седла, Казар продолжал возиться с доспехами. Панцирь между тем раздувался на груди, топорщился и коробился, словно человек под ним рос, распухал и полнел.
— Отойди! — крикнул Казар, когда Утренняя Лань наклонилась, чтобы развязать ремни.
— Когда закончу, — прошипела она, дергая узел. — И не раньше.
Тем временем Казар расстегнул боковые ремни и рванул доспехи. Кираса, распавшись на две половинки, упала на землю и открыла взглядам изумленных монголов безглазую коричневую голову, чей носик-клюв, похожий на жало насекомых, жадно впился в грудь человека.
Утренняя Лань в ужасе закричала. Другие, спрыгнув с коней, бросились на помощь своему хану. Две сильные руки сжали голову твари. Пальцы Казара напряглись, он вырвал из-под рубашки и само чудовище. Оно жалобно запищало.