Сорвать деловую встречу (а с ней сделку века) способна нечаянно пролитая кружка кофе.
Концерт поп-звезды на стадионе, рассчитанном на сто тысяч человек, могут отменить лишь из-за того, что звезда вышеупомянутая из-за пьянства или наркоты находится не в лучшей форме. А выпустить кого-то, одетого так же и под звезду загримированного под звуки фонограммы организаторам концерта не хватило совести.
Чтобы уничтожить небоскреб бизнес-центра, где трудились тысячи человек, хватит одного зомбированного или просто отмороженного ублюдка, обвешанного взрывчаткой. Той же взрывоопасной мрази под силу сорвать футбольный матч, ради которого тысячи людей набились на трибуны стадиона, а еще миллионы — приникли к телеэкранам.
Ну а зарвавшимся, совсем обнаглевшим в последние годы инопланетянам, наведывающимся к нам в гости уже при свете дня, вполне по плечу испортить и свидание, и собеседование, и деловую встречу. А также концерт и футбольный матч. Причем все и почти сразу.
Спросите, к чему эта прелюдия? Какое отношение имеет к виновнику торжества, то есть, ко мне? Поясняю. Во-первых, именно незваные гости из космоса, которых я не мог не упомянуть, своими посягательствами в немалой степени определили мой жизненный путь. А, во-вторых, на пути этом немалую роль сыграл закон бытия, нашедший отражение в той, упомянутой вначале, пословице.
Поясняю. Еще в детстве родители говорили, что я, обладатель суровых, как рычание самого большого пса, имени и фамилии Герхард Рихтгофен, являюсь потомком легендарного Красного барона — прославленного воздушного аса Первой мировой.
Спасибо им, кстати, что о вкладе нашей семьи во Вторую мировую войну говорить не стали. Все-таки первую из глобальных мясорубок вспоминать можно с гордостью. Не за идиотские идеи фюрера-сумасброда ведь тогда воевали — за Фатерлянд. А потому не беда, что и ту войну тоже продули, причем с более тяжелыми последствиями. И тоже пребывали тогда в плену опасной иллюзии, что-де солдатский сапог втопчет в грязь кого угодно, если будет надет на ногу простого колбасника.
Конечно, не стоит исключать, что назвавшийся Бароном ас, как и подобает человеку-легенде, был таким же вымышленным персонажем, как Геракл у веселых лодырей-греков. Или король Артур у торопыг-англичан, как сквозь зубы сплевывающих короткие словечки своего кастрированного языка. Я, во всяком случае, ни на какие фотографии великого предка в семейном архиве не натыкался.
Проблема в другом. Слава, даже надуманная, не столько права дарует, сколько обременяет обязанностями, чьи-то завышенными ожиданиями. А если это отсвет чужой славы, если твоих собственных заслуг здесь нет, тогда тем более ничего, кроме ожиданий и обязательств тебе не перепадает.
Кроме обязательств, которые трудно выполнить, и ожиданий, оправдать которые почти нереально.
Родители-то мечтали, чтобы я тоже стал летчиком. Необязательно военным, но все равно способным вернуть своей фамилии хотя бы толику былого блеска. А я с детства боялся высоты: не любил ни в окно смотреть, ни выходить на балкон, ни кататься с горки. Как же! На нее ведь прежде надо взобраться.
В школьные годы я более или менее сладил с этими смехотворными страхами. Но вот с трамплина в бассейн прыгал все равно с большой неохотой. А когда класс однажды отправился в поход в горы… ну, то есть, как в поход — покататься на канатной дороге — я остался дома, прикинувшись больным.
А уж как я боялся летать на самолете!.. Вспомнить хотя бы тот случай, когда мне было пять лет, а родителям вздумалось слетать в Венецию, знаменитые каналы посмотреть. Так меня, ревущего, матери пришлось буквально волоком втаскивать по трапу в салон.
Опять же, став старше, я научился, и страхи свои чуток приглушать и прятать их. Не демонстрируя чувства столь открыто. Полет, во всяком случае, мог внешне спокойно пережить… особенно, если не сидеть у иллюминатора и на что-нибудь отвлечься во время взлета и посадки. Но удовольствия осознание многокилометровой пустоты под собой мне все равно не доставляло. Так что, если была возможность, я предпочитал передвигаться на поезде или автобусе.
Но самый абсурд начался, когда, подталкиваемый родительскими амбициями в священном союзе с собственной юношеской дуростью, я записался в Бундесвер. Где все комиссии определили меня не куда-нибудь, а в ВВС. На радость моим родителям и к почти панике в глубине моей души.
Паника, впрочем, оказалась преждевременной. Первых же дней службы мне хватило, чтобы уяснить: управление самолетом или вертолетом — процесс сложный, учатся ему не один год, так что доверяли штурвал железной «птички» только офицерам. А зеленые новички-рядовые и в системе военно-воздушных сил играли примерно такую же роль, как и в любых других войсках. Летая разве что в качестве пассажиров. А в остальное время пребывать на положении мальчиков на побегушках, обслуги, причем настолько бестолковой, что даже балбес на два-три года тебя старше считает своим долгом поучать тебя. А чаще — прилюдно честить. После чего нередко чувствуешь себя никчемным безруким тупицей, которому оказали великую честь, подпустив к краеугольному камню обороноспособности Фатерлянда. Но ты, новичок безмозглый, ее не оправдал и теперь обязан прочувствовать всю степень своей ничтожности.
Такие вот почти каждодневные столкновения самооценки с реальностью даже чуточку притупили преследовавшие меня с детства страхи полета и высоты. Но, тем не менее… то заходя в ангар, то проходя мимо летного поля, я бросал полные тоски и мрачных предчувствий взгляды на остроносые «Торнадо» и «Фантомы». Понимая, что рядовой — это не навсегда. Что рано или поздно, я получу хотя бы лейтенантские погоны. А с ними и обязанность отрывать любую из этих носатых посудин от земли. Отрываясь при этом, конечно, и сам.
Правда, при условии, что мое пребывание в рядах Бундесвера не окончится вместе с первым контрактом. А мне… вы, наверное, сочтете это странным и даже абсурдным, но мне столь скорого расставания с армией не хотелось. По причине, простой до идиотизма: военная служба давала про-фес-сию. Способ прокормиться да место, куда можно хотя бы упасть и уснуть, отдав за день все силы защите Фатерлянда. Тогда как на гражданке работу еще отыскать надо, показав при этом себя лучшим из целой толпы таких же, страждущих. Да и за жилище платить. К тому же за месяцы службы я успел обзавестись кое-какими небесполезными навыками. С инструментами обращаться, те же пташки железные обслуживая и ремонтируя. Так что? Спустить это в унитаз и заново учиться… чему-нибудь?
Выход, который я нашел из этой коллизии, был не лишен толики остроумия. Незадолго до окончания контракта я подал рапорт о переводе… в противовоздушную оборону. Причем сухопутных войск. Как будто, не ведая радости полета, я нашел свою миссию в том, чтобы лишать такого счастья остальных. Людей… и не только.
Последнее уточнение, кстати, я сделал не случайно. Потому как успел на новой службе себя проявить еще на Земле. Во времена, по наивности считавшиеся мирными… по крайней мере, в пределах Европы.
Жаль только, что пришельцы плевать хотели на стремление земных наций к миру. Зато когда они нагрянули в Штутгарт, под которым базировался наш полк, мы дали им прикурить. Мы… и я в том числе.
Не вижу причин скромничать.
В том налете Чужие задействовали не менее полдесятка посудин. Столько их мы насчитали сбитыми, черными от копоти и догорающими на земле. Но это было потом. В конце этой истории. А в начале…
Вначале под раздачу попал аэропорт — даром, что гражданский. Вероятней всего, пришельцы поняли, что наша летающая техника в большинстве случаев нуждается во взлетно-посадочной полосе. И хотели упредить ее использование, лишив нас заветных полос.
Резервуары с топливом; самолеты, заправленные и готовые к взлету — когда это все рвануло под обрушившимися с небес атаками НЛО, услышали даже мы на своей базе. И уж тем более не могли не заметить взметнувшиеся затем к небу клубы черного дыма.
Впрочем, даже и без дыма мы поняли, что происходит нечто, имеющее к нам, противовоздушной обороне, непосредственное отношение. Радары-то для чего? А как раз для подобных ситуаций — сообщить нам, что небо над Фатерляндом может и безоблачное, но в нем объявились враги. В данном случае несколько летающих объектов — неопознанных и на связь не выходивших.