Точно не поняла, какой именно из вариантов сработал, но в какой-то момент туманная пелена исчезла с моего пути. И вот тогда я влепила одну за другой оставшиеся три ракеты прямой наводкой в пасть кошмарного создания.
Есть! Невидимая привязь, тянувшая меня к этой пасти, уже в следующее мгновение перестала ощущаться. Не иначе, ракеты повредили что-то внутри «рыбы». А конкретно — механизм, управлявший искусственным притяжением.
Торжествующе и с истерическими нотками расхохотавшись — будто ведьма, оседлавшая метлу и спешащая на шабаш — я рванула прочь от монстра-гиганта и всей колонии Чужих. Но уже в следующие секунды торжества у меня поубавилось, так что смех оборвался на каком-то жалком звуке, больше похожем на всхлип.
Было из-за чего — гребаные шары-то никуда не делись! И теперь, ослепительно сияя, метнулись мне наперерез.
Я пыталась маневрировать. Пыталась обойти эту круглую светящуюся гнусь. Но шары рассредоточились, перегораживая мне путь. И, увы, ненамного уступали моему глайдеру в проворстве.
Когда после первого же столкновения глайдер содрогнулся, а свет в кабине судорожно заморгал, будто глаза, в которые попал песок, я поняла — пора валить. В смысле, катапультироваться.
Да, я понимала, что окажусь в десятках миль от базы. На расстоянии, которое легко преодолеть по трассе за рулем автомобиля. Но не на своих двоих, с мизерным запасом кислорода и посреди безжизненной пустыни.
И все же в этом случае у меня хотя бы оставался шанс. Крохотный шанс на то, что удастся вызвать помощь, и что помощь эта прибудет и заберет меня раньше, чем кончится кислород.
Или… прежде, чем «рыба» найдет меня и все-таки слопает.
Крохотный шанс. Но если поджариться заживо в глайдере, не видать мне и такого.
А я не привыкла сдаваться, не использовав всех возможностей. Я привыкла искать и пробовать.
В потемневшей кабине подбитого глайдера — после второго удара свет все-таки вырубился — я торопливыми движениями надевала парашют и скафандр.
Бусидо
«Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем».
Это цитата из трактата «Хагакурэ» Янамото Цунэтомо, посвященного кодексу самураев Бусидо. И если уж я, Такеши Хамура, взял себе одноименный позывной, не помешает получить хотя бы общее представление, о чем идет речь.
Приведенная мной цитата, я надеюсь, в этом поможет, как никакая другая. Потому что сравнительно коротко передает самую суть самурайского пути. По крайней мере, как я понимаю ее.
Может быть, кодекс Бусидо и не способен научить достойной жизни. Особенно в современном мире, где под жизнью понимается погоня за сиюминутными удовольствиями. Ну и еще за деньгами, чтобы было, чем эти удовольствия оплатить.
Зато следование кодексу и пути самурая поможет достойно умереть. Сами судите, что важнее для человека, угодившего в гущу битвы, когда у врага подавляющее превосходство.
Я, говоря начистоту, не самурай и никогда им не был. Более того — наверное, я один из немногих бойцов международного контингента, не имевший профессии военного и первую боевую подготовку получивший только после вербовки. Добровольной, кстати — с моей стороны, каким бы странным на первый взгляд это ни показалось.
В прежней жизни… нет, правильнее будет сказать, просто в жизни я был инженером. И думал, что так и буду до самой пенсии проектировать смартфоны, планшетные компьютеры, «умные» часы и фитнес-браслеты. В общем — приятные безделушки, делающие жизнь хоть чуточку удобней и интересней.
Не сочтите за манию величия, но меня тогдашнего можно было назвать в некотором смысле отражением всей моей страны — крохотным, подобным капле недавно прошедшего дождя, в которой отражается вышедшее из-за туч солнце. Или клетке, содержащей в себе генетический код всего организма.
А страна моя уникальна тем, что не раз успела осознать и прочувствовать, что от войн одни беды. В семнадцатом веке под гнетом этого осознания она отказалась от производства огнестрельного оружия. А в веке двадцатом объявила, что не нуждается в собственных вооруженных силах.
Вот только отказы отказами, но так уж устроена жизнь. Есть пути, которые выбираем мы, и есть пути, которые выбирают нас. Чтобы не стать очередной колонией европейцев, моя страна снова была вынуждена вооружиться. И оружием доказывать право на существование.
Так же и мне однажды пришлось отказаться от своих привычек и вообще от всего, чем я жил прежде. А тело мое умерло — символически, в соответствии с цитатой из «Хагакурэ» — в токийском метро.
Это место можно смело назвать роковым для меня. В шесть лет я лишился родителей из-за того, что печально известная секта «Аум Синрике» пустила в метро газ зарин. А ближе к сорока годам словно карма, в которую верят индусы, свела меня на одной из станций с инопланетным пришельцем. Точнее, с инопланетным диверсантом — наверняка замышлявшим нечто, способное затмить даже устроенный «Аум Синрике» теракт.
Почему нет? С его хозяев станется под видом человека подослать на Землю хоть цельную ходячую бомбу.
Внешне пришелец выглядел как обыкновенный клерк. Одни из огромной армии двуногих муравьев, обитающих в деловых кварталах города. Темный строгий деловой костюм с галстуком, очки в тонкой оправе, кейс в правой руке. Но когда наши пути среди заполонившей платформу метро толпы пересеклись, когда мы разошлись, едва не столкнувшись, мне успели броситься в глаза все странности, превращавшие внешний облик этого прохожего в бутафорию.
Цепким внимательным взглядом я на ходу подметил и пустой, ничего не выражающий взгляд из-под очков псевдо-клерка, и неестественную порывистость движений, едва заметную со стороны, но вблизи вполне примечательную. И, конечно, мимику… точнее, ее отсутствие. Лицо пришельца было мертвым лицом, как у мумии или куклы. Его лоб не прорезали складки морщин, какие бывают при недовольстве или деловой сосредоточенности. А вытянутый в линию рот не то что не изгибался в улыбке — я думаю, он не был рассчитан даже просто на разговоры.
Честное слово, даже персонажи мультиков выражают своими нарисованными лицами больше эмоций!
И если я не счел за труд разминуться, уступив дорогу пришельцу, притворявшемуся клерком, да вдобавок поприветствовать его вежливым легким поклоном, то сам он даже не замедлил шага. Так и продолжал, не обращая на меня внимания, двигаться чуть ли не напролом к своей цели. А цель его находилась в ближайшем вагоне метро.
Я понимаю, что кому-то мои объяснения покажутся притянутыми за уши, подозрения — слишком пристрастными, а все замеченные странности в облике этого прохожего — не более чем совпадениями. Но уж очень много, я скажу, оказалось этих совпадений. А пристрастен я был или нет, но подозрения мои вскоре подтвердились на все сто.
Сначала я окликнул подозрительного клерка. Дал ему шанс проявить собственную человечность. Точнее, подтвердить принадлежность к роду людскому. И только затем — видя, что этот странный субъект продолжает идти, повернувшись ко мне спиной и даже не оглянувшись — я окончательно отбросил сомнения. Решив, что время подозрений прошло, наступило время уверенности. И время действовать.
Проворно лавируя в толпе, стараясь никого не задеть, я бросился за пришельцем вдогонку. А настигнув — ухватил за локоть свободной руки, еще зачем-то выкрикнув: «Подождите, господин!» Не иначе, не мог до конца расстаться с надеждой, что обознался. И встретил на станции метро, пусть невежливого и торопливого, но человека.
Увы! С тем же успехом я мог ухватить… ну, хотя бы поезд, как раз готовившийся к отправлению. И поезд же пытаться пронять словами. Только притворявшееся человеком существо даже шага не замедлило и молча волоком тащило меня за собой. И уж теперь-то я не сомневался. Помня, что слышал об этих замаскированных под человека тварях и об их нечеловеческой силе.
«Бегите! Он опасен!» — в отчаянии закричал я, вместе с пришельцем неумолимо приближаясь к входу в вагон.
Несмотря на то, что станции и вагоны метро редко когда не запружены людской толпой, у нас не бывает такой толкотни, как в метро западных стран. Никто… за очень редким исключением не работает локтями; не лезет напролом, пытаясь быстрее других заскочить в вагон; не превращает свой путь в соревнование по бегу с препятствиями. Но на опасность или на угрозу люди реагируют, похоже, одинаково в любой точке земного шара. Стремятся скорее унести ноги подальше от ее источника.