Всю дорогу, пока Новиков давал свои ценные указания, Павел смотрел то на небо, то ему в глаза. Предрассветное мартовское небо погружало в спокойствие, в мысли о вечных жизненных перипетиях, о красоте этого мира при всей его несправедливости. Глаза Новикова блестели азартом игры, где всё поставлено на кон, смешанным с безумием бойца, идущего в атаку.
– О, и прыгать не придётся, наше счастье, калиточка открыта. – он легко открыл ржавую черную калитку, подошел к двери, достал из кармана ключ и отворил её. – Ого, неплохо.
За невзрачностью и кособокостью дачного домика скрывался весьма внушиетльный интерьер. Несколько лакированных шкафов, огромный стол, диван и два кресла из одного ансамбля справа и слева от камина, громадный телевизор, фортепиано, портрет в полный рост – только то, что бросалось в глаза с первого взгляда.
– Ты посмотри по этим шкафам, я пошёл на кухню, эти умники вечно прячут заначки где-нибудь под раковиной или в серванте. Потом сами про них забывают, а мы-то помним. – Новиков удалился на кухню.
Павел открыл шкаф, внутри на вешалках висели несколько рубашек, пиджаков и брюк очень ретроградского покроя и, на удивление, одно маленькое черное платье. В самом низу под тряпками попалась на глаза белая коробка из под туфель. Павел аккуратно приоткрыл её и обнаружил всё то, что так образно предвосхищал Никита. Четыре пары серёг, золотое кольцо с камнем, записная книжка и ровные совсем новые купюры. Сразу вспомнился совет-приказ Новикова – всё брать нельзя, совсем немного. Павел отсчитал трясущимися руками несколько купюр, сунул их в карман – одного этого было уже достаточно, но он прихватил и серьги. Под телевизором лежала бутылка коньяка, опустошенная наполовину. Павел только прикоснулся к ней, вернулся Новиков.
– Ну как? – Павел вздрогнул и отшатнулся от телевизора, как от оголённого провода. – Ахахах, напугал? Извини. Нашел чего?
– Вот. – Павел протянул серьги. – Ещё тут завалялся коньяк. Полбутылки.
– "Коньяк. Полбутылки. Одна штука" – передразнивал Новиков, взяв коробку с серьгами. – Ты как будто опись составляешь, не дай бог, конечно. Ладно, и у меня там кое-что есть. Не под раковиной, а в кухонном столе заначка, чуть-чуть не угадал. Ещё хрусталь возьмём из серванта и пожалуй вот это платьишко. – Он достал вместе с вешалкой из шкафа. – Ничего такое, для девки своей купил, наверное. А пиджаки – дерьмо.
Когда Новиков заглянул в шкаф, Павел весь облился холодным потом. Коробка стояла внизу, прикрытая каким-то куском ткани. Бывший студент молился, чтоб его друг не заметил этот сундук с сокровищами, тогда, он был уверен, масштабы разорения возрастут до небес. Но вдруг внимание привлёк портрет. На нём художник явно комплиментарно изобразил мужчину в двубортном пиджаке с книгой. Уж очень знакомый казался Павлу нос картошкой и короткие волосы с проседью.
– Это же … – лицо Павла озарилось ужасом. – Твою мать.
Студенческие воспоминания были глубоко похоронены в головном мозгу бывшего студента, но профессора, ставшего причиной изгнания его из университета, а вместе с тем и приговорившего к скитаниям, Павел узнал.
– Вот урод, скажи? – Новиков отвлёкся от шкафа. – Я уже давненько за ним наблюдаю.
– Да? А кто он вообще, не знаешь?
– Учитель там какой-то.
– И у учителя такой дом?
– У него сын большой человек. Из тех больших людей, величина чьего состояния легко объясняется узостью моральных принципов. Он папе и дом обеспечил и … ну защиту.
– Защиту?
– А ты думаешь это его жены платьишко и серьги? Учитель время от времени любит приглашать к себе учениц на пересдачу. Чаю выпить, поговорить о вечном, посидеть у него на коленках …
– Да ты серьёзно что ли?
– Мразь она и в Африке мразь, дружище. Я же тебе ещё раз говорю, мы не сирот обираем. Всё, кажется.
Новиков пошёл к двери, ещё раз окинул взглядом помещение, потом развернулся к Павлу и сказал:
– Тебе если ещё что надо посмотреть, давай только быстро. Я пока на улице покурю. И по коням.
Павел стоял посреди комнаты перед злосчастным портретом. Лицо с холста было обращено в книгу и немного улыбалось. Павлу показалось, что он насмехается над ним. “Вот вы, бедный несчастный. Остались без крова, без дома, да? Скучаешь по мамочке, да? Ну скучай, скучай, а у меня всё вот как хорошо, знаешь ли? Хотя ты знаешь, сам же всё видел.” Несчастный молодой человек медленно отходил спиной короткими шажками от картины, клонясь назад. Если бы не спинка кресла, он тотчас упал. За спиной была кухня, Павел проследовал туда. В окне над газовой плитой из-за занавески было видно Новикова, потягивавшего никотиновый дым. Павел наклонился над плитой, задёрнул занавески, опустил левую руку к плите. Из нижней левой конфорки, тихо посвистывая, полилася пропано-бутановая смесь. Вслед за ней и все остальные конфорки зазвучали в унисон. Входная дверь захлопнулась.