– Нет, нет, нет, вот сейчас не надо! Ладно?
– Да я что? – и уже с совсем не скрываемой иронией: – Молодец, говорю, девушке помогаешь.
– Так. Спешу остановить твой поток фантазии.
И он рассказал всю историю, приведшую их сюда. Дождь, плащ, пробежка до телефона, слёзы, скорая. В общем, всё.
Доктор закончил задавать вопросы, помог бедной Ире встать и провёл её к болтающему с санитаром молодому человеку. Она села на железную лавку рядом.
– Ладно, давай, ещё увидимся. Ты всё так же в общаге? Я бы мог заехать на выходных.
– Лучше я к тебе. – ответил Павел.
– О’кей. – Липков улыбнулся Ире. – Всего хорошего, поправляйтесь. – и ушёл вглубь коридора.
– Спасибо. – ответила уже вслед Ира.
В приёмном покое и в коридоре зажегся свет. За окнами потемнело – наступил вечер.
– Что сказали? – спросил Павел.
– Перелом, будут вправлять.
– Но мне надо остаться?
– Не знаю. Нет, наверное. А ты можешь остаться?
– Да, могу.
– Тебя как зовут?
– Павел.
– О, Паша! Классное имя.
– Нет, давай без этого, хорошо?
– Без чего?
– Павел. Вот так.
– Оо! Pardonne-moi monsieur. А по батюшке вас как позволите величать?
– Иронию оценил, но всё-таки давай “Павел”. Просто Павел, если можно.
– Хорошо, Просто Павел. Я – Ира. Никаких пунктиков у меня к этому нет, но, надеюсь, вы будете так любезны обойтись без “Ирки” или “Ирочки”, – в её интонации ещё сохранился оттенок иронии.
– Идёт. Как себя чувствуешь?
– Лучше. Паникую уже меньше, кажется, хотя со стороны виднее.
– Явно меньше.
Из кабинета врача прямо по коридору медсестра провезла на инвалидной коляске мужчину лет сорока. Он был одет в больничную пижаму, нога, рука и голова у него были перебинтованы, лоб обильно выкрашен зеленкой, но даже из под неё виднелся свежий шрам.
– Ничего себе досталось бедному. – произнёс Павел, провожая глазами пациента в коридор.
– Да, не всякий репу собирает…
– Что?
– У меня так бабуля говорила. Это типа – не каждому везёт. Жизнь случается и всё такое, да?
– Да, это точно…
Они помолчали немного, а потом Ира решила прервать неловкую тишину:
– Расскажи что-нибудь.
– Что?
– О себе, например. Чем ты занимаешься и всё такое.
– Ну, знаешь, не просто рассказывать о себе человеку, которого знаешь пару часов.
– Ох, умник. У тебя должно быть не много знакомств. Ладно, давай я начну. Зовут меня Ира, но это ты уже знаешь. Я время от времени бываю в больницах, но правда не в качестве пациента, просто я в меде учусь. Живу у родственников, в Курске уже три года. А ты отсюда?
Павел вздохнул, откинул голову назад так, что затылком ударился о бетонную стену.
– Нет, не совсем … хотя я здесь побольше твоего, лет пять, наверное. Уехал из села учиться, но как-то не заладилось.
– В смысле “не заладилось”?
– Это довольно такая … специфичная история.
– Рассказывай. – ответила она, а в глазах заиграл авантюрный блеск.
Павел посмотрел на неё таким менторским взглядом, который как бы говорил: “вот же делать тебе нечего, что со мной разговариваешь лишь бы время занять.”
– Ладно. Я поступил лет пять … или шесть … да нет, наверное всё-таки пять назад на педагогический, мать так просила – бабка учителем была в селе, мол родовую профессию продолжай. Учился не слабо, да что там надо, с другой стороны? На пары во время приходишь, не прогуливаешь, пишешь всё. Попросят на субботник выйти или с флагом где постоять – пойдёшь, сделаешь. Вот и вся учёба.
– Серьёзно? А труды читать, писать?
– И книжки читать, конечно. Пушкина, Толстоевского и так далее, и тому подобное. Но всё же … Жил я в общежитии, с соседями-друзьями балагурил. Летом домой ездил помогать.
– Так всё вроде хорошо …
– Хорошо? Да до поры до времени. Был у меня один профессор, его все, по правде сказать, не любили, на пересдачи отправлялись целыми группами. Так, знаешь, бывает, когда у человека в жизни кроме работы ничего нет, он её считает самой важной на планете, несмотря ни на что. И если какой-нибудь студентик его предмет знает не без запинки – всё, катастрофа, Рим горит.
Ира слегка посмеялась:
– Ага, знакомо. У нас таких полно.
– Опоздать или не прийти на пару к нему – смертный грех. На лекции не писать минут пять, потому что рука устала, – хуже чем ребенка съесть. Задаёт одно, на семинаре спросит другое; не ответишь – реферат пиши, пожалуйста, страниц на двадцать от руки. И всё в этом духе.
Он вздохнул. По коридору прошли несколько медсестёр.
– Не повезло мне с аппендицитом слечь за месяц до экзамена, потом ещё мать позвонила, говорит, сестра тоже болеет. В общем – черная полоса какая-то. Больница, операция, потом ещё одна, поесть нормально ничего нельзя, голова постоянно болит и кружится. Нервы. День экзамена настал. Я почитал по чужим конспектам, так, в общих чертах, хотя всё понимал, конечно, и рассчитывал на тройку. Зашёл этот … , я ему ответил, что мог, на три балла. А он смотрит у себя: “Что, – говорит, – это вы, молодой человек, ко мне не часто в гости заходили? У вас лично свободное посещение? Мой предмет у вас факультативный?” Я всё объяснил, рассказал, что по уважительной причине, что здоровье подвело; а он мне: “Так за здоровьем следить надо, питаться хорошо, а то по ночам непонятно где шастают, непонятно что едят и на лекции опаздывают. Это хорошо, если только опаздывают, а то вовсе не приходят, потом на экзамене говорят мол болели.” Я слушал его, и так весь на нервах, думаю: “Я что у тебя, сволочь, “отлично” прошу что ли? Нет! Три, жалкую троечку!”, да и не выдержал, вышел из себя.