– Расскажи про твой дом. Может, тебе станет легче, если ты с кем-нибудь поделишься.
“Она не на психолога случаем учится?” – подумал Павел и ответил:
– Что тут рассказывать? Самое обычное село. Есть магазин, школа, клуб-кинотеатр. Рядом речка протекает, мы там все и собираемся обычно: старички рыбу ловят, курят, о болячках своих разговаривают, а мы, когда маленькие были, в догонялки развлекались, когда выросли – в карты. Вообще, все дома стоят между двух больших холмов, и между ними же пролегает дорога к федеральной трассе. По этой дороге к остановке , чтоб в город уехать, километров шесть идти надо. И это хорошо летом, а зимой, по снегу – лучше уж совсем не выходить. Так вот, если к трассе стать спиной, а к самому селу лицом, справа будет один холм видно, а слева – другой, всё как на ладони. Левый особо ничем не примечателен, кроме того, что на нём дикая земляника растёт и груша небольшая. По землянику летом все сельчане ходят, а вот груша плодоносит мало, да и то вяжет, оскомину набъёшь. Её только дед Герман собирает, совсем немного на настойку. Вот правый холм подпоясан внизу речкой, там на самом верху есть футбольное поле небольшое, нам его дед Герман сделал, с воротами, как полагается. А в метрах десяти от него синей оградкой обнесённый стоит памятник тем, кто из села ушёл и не вернулся, когда война была. Там доска с фамилиями, штук пятьдесят, наверное. И моя есть, мать говорила, что это прадед, хотя я не знаю точно. Может и так, может просто однофамилец, у нас полсела одной фамилии. Туда девятого мая каждый год часов в десять утра из городской школы дети приезжают, венки кладут, речи говорят какие-то, пафосно всё очень, знаешь: "за Родину", "защитники", "не забудем"; а вечером я однажды проходил, вижу Герман там, листву убрал вокруг памятника, почисти всё и сидит на лавочке рядом со стопкой, а у самого глаза красные. Мы, ребятня, к нему любили ходить, дед на баяне играл, пел красиво, угощал всех вареньем, но мая до пятнадцатого к его дому лучше было не приближаться – попадёт так, что мало не покажется. – Павел тяжело вздохнул, немного улыбнулся и продолжил. – По правому холму дети раньше любили зимой кататься на санках. Там метров пятьдесят по крутому спуску можно было так разогнаться, что в ушах свистело. Спуск выходил на речку, и было здорово соревноваться, кто дальше прокатится по льду. Пока однажды, уже и не зимой вовсе, а ранней весной один мальчик Макар разогнался и доехал до самой середины реки. Макар победил всех, установил абсолютный рекорд. Макар тогда был самым счастливым ребенком на свете, встал с санок, начал прыгать, махать руками, радоваться. И провалился под лёд. Макар кричал, махал руками, а мы все испугались и не знали, что делать. Макар то появлялся из подо льда, то снова исчезал, пока не умолк совсем. На крик прибежал дед Герман, в валенках и телогрейке бросился в воду, достал Макара, но не успел. Дед Герман простудился, Макара похоронили через два дня, а мы ещё с неделю не могли нормально сидеть за партами в школе и на горку кататься больше никогда не ходили. Вот примерно такой мой дом.
– Интересно. – всё это время Ира слушала с широко раскрытыми глазами и думала: "Фактически, я для него первая встречная, а он мне такие личные истории из детства открывает. Видимо, этому человеку не так часто удаётся с кем-то поговорить по душам, ему хочется поделиться, выговориться, чтобы его услышали, поняли …" – а я, пока ты говорил, вспомнила …
Тут в коридор вышел доктор, он держал в левой руке рентген-снимок. Павел, конечно, медицинского образования не имел, но понять, какая часть тела на рентгене смог – нога, щиколотка, если быть точным. И, так как у кабинета пациентов больше не было, очевидно, врач направлялся к ним, к Ире, если быть точным.
– Что же вы так неаккуратно … – он быстро подсмотрел в бумаги, – … Ирина? Теперь вправлять вашу ножку надо, и полежать придётся. – врач повернулся в сторону своего кабинета и крикнул, – Аня! Давай сюда.
Из кабинета молоденькая медсестра вывезла инвалидную коляску. Ира, опершись о плечо Павла, пересела на неё.
– Вы родственник? – спросил врач. – Позволяется только родственникам.
– Нет. – ответил Павел, слегка замявшись, – Да я думаю, уже и не нужен.
Ира подала ему пальто.
– Спасибо … за помощь … за пальто … да за всё, спасибо, правда. Уж не знаю, чтобы я делала там, на асфальте …
– Да, конечно …
Медсестра увозила новопоступившую пациентку дальше по коридору, Павел смотрел на это всё, держа в руках ещё довольно сырое пальто. Она помахала ему ручкой.
Стоило только Павлу переступить порог теплого помещения больницы, его обдало слегка морозной свежестью ранневесенних вечеров, всё-таки к хорошему, к теплу быстро привыкаешь. Небо было поразительно безоблачно, по улицам разливался холодный лунный свет. Пора было возвращаться … куда? До дома далеко, он за пределами Курска. Возвращаться куда? Куда идти? Вопросы риторические, ответа нет. Поэтому он просто пошёл прямо. Вокруг все спешили, торопились в конце дня к любимым, к семьям, да просто домой. А когда нигде не живешь – некуда торопиться вечером. Павел набрёл на подобие сквера: линейка фонарей, произраставших на месте газона, по обе стороны от них дорожки бетонных плит с лавочками, замыкают с обеих сторон ансамбль тесно посаженные деревья. С одной стороны сквера после деревьев – дорога, с другой – жилые многоэтажки. Павел нашёл наиболее приличную лавочку в сквере, накинул влажное пальто, прилёг, положив под голову руку.