И сейчас сидит уже битый час, что примороженный, а если заболеет? Вон какая стужа разгулялась! Как домой увести, ума не приложить!
В очередной раз выглянуло солнышко, мягко озарив заснеженный пейзаж. Стайка синичек бросилась с дерева под ноги, рассыпавшись по снегу шустрыми комочками. И тут одна из них, самая бойкая, взлетела и уселась на плече у парня, что-то весело щебеча ему в самое ухо. Что за наглость неслыханная! Ревнивая Клава не собиралась делить их дружбу с Киреем с кем-либо еще. Прочь, негодная птица! Бросилась на нее с ветки, но та, не обращая малейшего внимания на ворону, совершенно без боязни о чем-то чирикала.
– Клава, это синичка!– радовался, что маленький, бережно подставив ладонь гостье приятной.
– Вижу, не слепая, – пробурчала недовольно, и чего вдруг улыбается, необъяснимо.
– Нет! Ты не поняла, это моя знакомая синичка. Я ее когда-то из сетей птицелова освободил. Клава, все это было, все случилось наяву! Не сон это был! Птичка, пичужка малая, скажи, в каком лесу я тебя встретил? Любушку свою там потерял, а вместе с ней и сердце обронил в чаще неведомой, нет мне покоя с тех пор. Не могу забыть девочку с глазами синими, что меня поцеловала и, словно белка шаловливая скрылась в глуши лесной.
Клава, удивленная все больше, переводит птичий язык.
– Место – это недалеко, но и не близко, отсюда простым глазом не видать, слыхом не слыхать, человечьим духом не учуять. Знаю, жила там девица красоты писаной, дочь царя лесного, да в беду горькую попала. Если любишь, не мешкая, ступай к ней, а сердце само путь верный укажет.
И унеслась, на прощание приветливо покружив над головой.
Кирея в момент, что подменили, повеселел враз, схватился, и бегом бежать. Клава за ним еле поспевала, что за встреча странная? Что за любовь неведомая?
А он, не говоря никому, ни слова, верного коня своего седлает и мчится в лес. За ним, конечно, ворона подалась.
– Куда, на ночь глядя, скачем, не переводя дух? В такую пору да в такую мерзкую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит. Непогода под вечер может сильней разгуляться, не гляди, что тихо будто, так и заблудиться в лесу недолго. Неровен час, замерзнешь, и никто, кроме зверя дикого, не найдет наших тел окоченевших. – Терзают Клаву мысли недобрые.
***
Черным камнем в белом снегу уснул на развилке дорог указатель, сваленный ветром и временем. Остановились на мгновение и наугад выбрали одну из них, хотя Клаве показалось это решение неверным. Решила не спорить, себе будет спокойнее. А конь ретивый, обгоняя холод, все убыстряет легкий бег.
Мороз в лесу жгуч и задирист. Алмазами причудливыми рассыпался по заснеженным холмам, инеем застыл на ветках в лесу окоченевшем, задремал над рекой, чьи могучие плечи облек в непробиваемый панцирь.
Под ледяной своей корой река немеет, цепенеет, тихий ропот ее совсем неслышен. Бесшумно скользит волна под нарядом прозрачным, чей затейливый узор просвечивает скупое солнце, и лучи его, разбиваясь о льдину хрустальную, небрежно расплескиваются по берегу неба, едва зарумянив закат.
Рваная полоска зари бледными искрами разлетелась по ленивым облакам, раскрасив их холодным багрянцем. Слышен лишь дятла упорный стук, да где с лохматого дерева упадет очередная охапка снега, неосторожно потревоженная кем-то, шумно грохнется оземь, рассеется по высоким сугробам.
И вот уже зимней зари тусклую позолоту подбирает седовласая ночь. Короной звездной убралась и растворилась в лесу, растеклась по сугробам мягкими синими бликами. Густое безмолвие тишины звучит сквозь заснеженные ветки звучно и ненавязчиво, пророча беду гостям нежданным.
Запутав шальные ветры, грудью став у них на пути, сосны могучие, да в три обхвата дубы стерегут сладкие сны молодого леса. На поляне осинка голая дрожит на сквозном ветру, к мохнатой ели жмется сиротливо. Пугает ее ночами гулкими жгучей метелицы буйное веселье. Она до того оледенела, что сделалась хрустальной. Над ворохом сугробов торчат елочек колючие рожки. Багряные слезы рябины тонут в хлопьях снежных. Убрались в пуховые шали зябкие березки.
Обледенелый снег чутко скрипит под копытами. Ехали долго, пока Кирей не нашел под деревьями лесного старика, скорчившегося от стужи. Мужик не мужик, зверь не зверь. Руки, ноги, как у людей, а тело шерстью покрыто. На голове шапка, кто знает, какой масти, и весь дрожит от холода. Живо соскочил с коня, обрадовавшись неожиданной встрече, подошел к нему ближе и видит, что сильно продрог лесной человек, скукожился весь от холода, однако глазенками так люто сверкает.