Пришли, как раз тогда, когда секретарша на лестничную площадку вышла. Провожал ее наш папаша с маленьким ребенком на руках. Она сбежала вниз, а мы подождали немного, собрались с духом и в дверь звонить стали. Отец, видно, решив, что девушка вернулась, открыл дверь, а здесь мы на пороге. Он стоял, недоуменно разглядывая нас.
Потом дитя закапризничало, и нам милостиво предложили пройти в квартиру. Пригласили на кухню. Мама, – девушка возбужденно облизнула пересохшие от волнения губы, – ты не поверишь, мы были у себя дома. – Она говорила звонко, бойко жестикулируя, все время подскакивая на табурете и поворачиваясь то к брату, то к Галине Ивановне, как бы обращаясь к ним за поддержкой. – Понимаете, ничего почти не изменилось, та же мебель, те же занавески, та же посуда. Даже чашки и ложки все наши.
На плите жарились котлеты, варился суп. И хозяйничал там наш папочка, если его можно после всего этого так называть. Ребенок, наверно, болел, потому что привередничал и не слезал с рук.
Тот успевал и с ним понянчиться и котлеты перевернуть. А тут еще дверь моей бывшей комнаты открылась, а музыка там громыхает такая, что хоть уши затыкай, вышел мой ровесник и басом, в приказном порядке, – старик, где мой обед. – Папаня быстренько завертелся, – сейчас, сейчас, сынок. – Быстренько насыпал ему картошки гору, котлет сверху наложил. – Ты бы музыку потише сделал, Митенька болеет все же, – лебезит перед ним. Тот в ответ по- хамски так, – а это твои проблемы. – И скрылся за дверью, даже не взглянув на нас.
Мы с Генкой стоим голоднющие, в этот день капли во рту не имели. Денег едва на обратную дорогу хватало, а надо было еще лекарства матери купить. Есть хочется, сил нет терпеть. Особенно Генка, смотрит на котлеты, слюнки подбирает.
А отец наш, будто и не замечает. Носится по кухне, как угорелый. Не то, что раньше, когда с нами жил. Сроду суп себе не разогреет, чаю не сделает. Все мать перед ним прогибалась. – Сереженька, вот тебе водички холодненькой. Родненький, ты устал, отдохни, я тебя сейчас покормлю, полежи, вот тебе подушечка под ноги.
А чтобы со мной или с Генкой нянчился, или куда-то ходил с нами в кино или еще куда, мы и не упомним такого, – говорила обиженная девушка. – Все мать на себе: и в магазин, и приготовить, и убрать, и в школе к занятиям подготовиться.
А сколько конспектов ему писала, когда у него открытое занятие или проверка какая! Сидит ночами, днем же своя работа, да потом и не одна. А если кто болел, то нас прятали, чтобы не мешали отдыхать усталому папочке, не дай, Боже, не заразили бы его, а о он прямо такой незаменимый работник.
Только зарплаты его сроду никто не видел. Поверьте, – обратилась к Галине Ивановне девушка, – мы с мамой бутылки собираем все, какие у нас были на даче, банки всякие, макулатуру, а он как – будто не замечает. Мать всех соседей задергала: сегодня одолжите денег, потом отдаст, а через день, опять одолжите.
А за стол сядет, ему лучший кусок. Его же зарплата была лично для него. Одевался с иголочки. Любил одеколоны французские, курил всегда сигареты дорогие.
Помню, утром собирается на работу, довольный, песенки разные мурлычет себе под нос. А только заикнешься, что на хлеб надо пару рублей, тут и начнется!
Хорошее настроение у него моментально пропадает. Он начинает рассказывать, что не умеем деньгами распоряжаться, что тратим их без счета, что мы так и ждем, как бы ему день испортить. И никогда не даст, ни копейки.
Мы потом и сами перестали просить. Поняли, что напрасно, разговору только пустого на три дня, хотя рубашки, носки и прочую дребедень мать покупала сама, так как, по его словам, хорошая жена должна заботиться о муже, а то зачем тогда и замуж выходить.
Помню случай, что врезался в память мою навсегда. Как-то мы с мамой ехали с городского рынка. Сумок – больше головы. Картошка, лук, огурцы. В двух руках, да еще чуть ли и не в зубах. Мамина подруга торговала на рынке и по сходной цене отоварила нас, да еще в долг. Так вот, подходим к остановке автобусной, а наш отец как раз из ресторана выходит. Он и еще две молодые особы, сотрудницы его, наверно. Они, видно, пообедали и в самом лучшем расположении духа, на работу возвращались.
Отец нес сумочку одной из них. Галантный мужчина, ничего не скажешь. Смеются дамы, он что-то веселое им рассказывает. Так и в автобус зашли, они впереди, а мы за ними. Мать ни за что не подошла бы к ним, но я не выдержала. Отец как увидел меня, скривился, будто лимон проглотил, где и настроение хорошее делось.
Пришлось ему знакомить нас со своими попутчицами. Потом на остановке он вышел первым, вежливо так помог своим подружкам, каждой руку предложил, со ступенек свел. А мы с мамой со всеми своими сумками еле вылезли с автобуса сами. Тут еще дождь как хлынет, а у нас, как на грех, нет зонта.