Директор подался к выходу, но в дверях обернулся назад:
— Отведи их в школу, а после приведи назад. Я не потерплю, чтобы они по пути забегали куда-то, — сказал он Улле.
Директор резко захлопнул дверь, Улла даже ничего не успела ему ответить. Она повернулась к мальчикам — было видно, что она очень волнуется.
— Поторопитесь, — сказала она, — времени у нас в обрез.
Улла помогла мальчикам запастись бутербродами, и полчаса спустя все трое уже шагали по дороге, которая вела в школу.
Когда они пришли в школу, была как раз переменка. Во дворе стояли Стен с Эриком. Стен так и подскочил, увидав Мартина и Ли. Он сразу зашептал что-то Эрику, и тот восторженно закивал. У Мартина мороз по коже прошел: он понимал, к чему дело идет. С ними наверняка расправятся.
Он испуганно прижался к Ли. Тот спокойно подмигнул ему: так-так.
И дружески, но решительно сжал руку Мартина. Вдвоем они вошли в класс — на первый урок в своей новой школе.
Ли усадили за парту рядом с высоким рыжим веснушчатым пареньком, а Мартина — рядом с худенькой девочкой, которую звали Хáйди.
Датский язык был на первом уроке, а учебник датского Мартин знал хорошо: здесь учились по тому же учебнику, что и в копенгагенской школе. Только в этом классе, видно, уже больше прошли.
Ли притворялся, будто следит за чтением, но вряд ли он понимал все, что читали. Но может, он даже не хотел понимать…
Наконец прозвенел звонок, и ребята выбежали во — двор.
У колонки стояли Стен с Эриком. Мартин весь сжался. Что теперь будет?
Стен и Эрик двинулись к новичкам, за ними шагал высокий парень, с жевательной резинкой во рту. Высокий пристально оглядывал Мартина и Ли.
— А вот и наши малыши! — зычным голосом проговорил Стен. — Малыши позволили себе лишнее, так что придется их наказать…
Ли сразу уловил угрозу в его словах. Он слегка наклонился вперед и выставил пальцы рук, будто когти. Настороженно оглядывал он всех троих.
Было ясно: смиренно принимать удары раскосый не станет. Что-что, а сдачи дать он сумеет. Те трое тоже поняли, что голыми руками его не возьмешь и ждать от него можно всякого. Как знать, до чего тут дело дойдет! Уж этот раскосый спуску не даст никому. Трое парней нехотя попятились.
— Ничего, мы еще до вас доберемся! — прошипел Эрик.
Странным образом на этом дело и кончилось, остальные парни не тронули ни Ли, ни Мартина. И никто их не тронул — они спокойно вернулись домой из школы. Теперь у них было время, чтобы побольше разузнать о других обитателях детского дома, который директор именовал хутором.
Оказывается, на хуторе всего семеро мальчиков. («Какой же это детский дом?» — удивился Мартин.) Бóльшую часть дня занимает работа в конюшне или же на хуторе. Дел в хозяйстве невпроворот, и сколько ни старайся, начальству не угодить.
Каждый вечер, после ужина, начинался «разнос».
Все мальчики собирались в большой гостиной, сидели там и долго-долго ждали директора.
Наконец появлялся Герман. Он подходил к столу с пачкой листков в руках и начиная читать нотации своим питомцам.
Чаще всего он выговаривал им за мелкие промахи — в обычной семье никто и не подумал бы придираться из-за такого. А у Германа был особый дар изображать эти мелкие промахи как некие преступления, а речь-то шла чаще всего о мелочах: кто-то, к примеру, забыл во дворе метлу или что-нибудь в этом роде.
А вот о серьезных проступках, настоящих преступлениях — как, например, кражах в лавках или в летних дачах — он ни слова не говорил. Бывало, заметит у кого-нибудь из мальчишек вещь, которую ему вроде бы иметь не положено, отберет, и все тут. У директора скопилось немало такого добра, отобранного у воспитанников: тут и транзисторные приемники, и сигареты, и вино, и многое другое. Мальчишки, из давних обитателей хутора, рассказывали Мартину, что неподалеку живет знакомая Германа, которая перепродает все эти вещи, а деньги прикарманивает он.
Семеро воспитанников живут на хуторе, но из них только четверо учатся в школе: Стен, Эрик, Ли и Мартин. Остальные работают неподалеку: двое — на фермах, а один в авторемонтной мастерской. Это солидные люди, с «малышней» они не водятся. Им разрешено ложиться спать в половине одиннадцатого, а по субботам уходить за покупками в городок.
Четверым младшим о таком нечего и мечтать. Вообще-то им полагается уходить в городок и по субботам, и в будни по вечерам, но времени у них на это не остается, вдобавок Герман то и дело лишал их этого права в наказание за какую-нибудь провинность.
Мартин Германа не выносит, а уж о Ли и говорить нечего. Как-то раз директор замахнулся на Ли, но мальчик так полоснул его взглядом, что тот сразу осекся. Он посадил Ли под домашний арест, но из этого ничего не вышло. Ли уходил из дома куда и когда хотел, да и Мартин все больше следовал его примеру. Дружба их крепла.
Каждую неделю Мартина заставляли писать под диктовку письмо домой.
«Дорогая мамочка, мне живется очень хорошо. (Точка. С новой строки.) Кормят меня здесь великолепно, и в школе я каждый день узнаю много нового. Здесь все прекрасно, и животным здесь тоже хорошо живется.
(«Хорошо бы, и нам жилось так же хорошо, как этим животным», — думал Мартин.)
Поблизости здесь расположен большой лес. («В котором нам все равно не разрешают играть», — твердил про себя Мартин.)
Еще у нас собака есть, овчарка, и я часто с ней играю. («Опять брехня! Собака все время только дрыхнет, даже лаять и то ей лень. Хоть весь хутор выкради со всеми жильцами вместе, она даже не тявкнет».)
С теплым приветом. Мартин.
Постскриптум. На следующей неделе снова тебе напишу». («Если только не удастся сбежать», — подумал Мартин.)
Сам он получил от матери за все время, что жил на хуторе, одно-единственное письмо. Поначалу он грустил из-за этого, теперь ему было почти все равно. Он уже больше не скучал так сильно по матери. Сказать правду, по сестре Гелле он больше скучал. Гелла тоже совсем ему не писала. Как она там живет?
Мартин знал: Гелла дружит с пареньком по имени Мортен, но, кажется, тот собирался уехать в Швецию.
Что ж, в таком случае Гелла, может, подружилась с кем-нибудь еще, может, даже с болваном каким-нибудь. Зато Мортен — тот был голова-парень.
Мартин лежал, лениво раскинувшись на копне сена, и мысли его разбегались. О матери он думал, о Гелле, и о Мортене, и об отце тоже вспомнил. Был бы жив отец, разве угодил бы Мартин сюда? Вряд ли.
Ли заставил его очнуться от дремы. Он подошел к Мартину и присел на копну рядом с ним. Мартин видел, что его друг чем-то очень взволнован.
— Ты иди, иди вместе ходить…
Мартин приподнялся на локоть.
— Что такое?
— Дело не так-так. Плохо дело, — сказал Ли. И потянул Мартина за рукав.
— Ты скажи: что не так-так? — спросил Мартин.
Ли потерял терпение:
— Ты иди сейчас!
Мартин зашагал за ним, вместе они обошли дом и остановились под окном директорского кабинета. Ли осторожно заглянул в окно, затем подтащил к нему Мартина. Вне себя от ярости, он показал на письменный стол Германа.
— Смотри, смотри, черт возьми… Смотреть надо…
На директорском столе лежали три письма, и Мартин сразу же их узнал: это были его письма, те самые, что он писал под диктовку: «Дорогая мамочка…»
Проклятье, отчего Герман не отослал его письма? Ли достал из кармана железку, чуть-чуть отомкнул окошко, просунул в него руку и достал со стола письма Мартина. Спрятал их под рубашку и снова закрыл окно.
Скоро они снова уселись на копну сена. У Мартина в голове мысли каруселью вертелись: отчего Герман не отослал его письма? Может, он и те письма припрятал, что приходили из дома, — письма от матери и от Геллы?