Между тем на безопасном расстоянии от Маршанка, в лагере на скалах, Баллау всматривался в угрюмые физиономии друзей, которые сидели у костра. Весь день среди них царило подавленное настроение. Заяц подошел к своей труппе, слонявшейся без дела возле повозки:
— Приветствую вас, ребята!… Ну и дела, вы что — лягушки, которые камней до отвала наглотались? Чего удивляться, что наши друзья хандрят, если даже комедианты носы повесили.
Бром встретил болтовню зайца вымученной улыбкой:
— Ну, и что ты предлагаешь?
Баллау бодро поводил длинными ушами из стороны в сторону.
— Я тебе скажу, что я предлагаю: требуется напомнить им, что в жизни есть место смеху, улыбке и песне. Давайте устроим представление!
Хлопая ресницами, Селандина заворковала:
— Какая чудесная мысль! Только, Баллау, тебе придется подождать, пока я не приведу себя в порядок. Я, должно быть, ужасно выгляжу!
— Ужасно? — Баллау пощекотал красавицу белочку под подбородком. — Ты выглядишь просто потрясающе. Хватит киснуть, друзья, представление начинается немедленно!
Зрители на время забыли о горестях минувшего дня: в их глазах играли веселые огоньки. Трясясь от смеха, они следили за выступлением труппы «Шиповник» на площадке, освещенной костром.
Дубрябина встала на четвереньки, и на ее огромной спине Гоучи, Кастерн, Трефоль и Баклер устроили пирамиду. Одетый в мешковатый костюм Баклер стоял на самом верху, на голове у Трефоли, а под носом у него были приклеены длинные закрученные усы.
Взмахнув своим широким плащом, Баллау расстелил на земле кусок ткани и возвестил:
— Минуточку внимания! Почтеннейшую публику просят во время имеющего место быть смертельного номера воздержаться от хихиканья и бросания на сцену всяческих предметов. Сейчас крот Малькольм Великолепный нырнет с головокружительной высоты на эту мокрую тряпицу. Леди и джентльзвери, поприветствуем крота-ныряльщика Малькольма Великолепного!
Последовал гром аплодисментов. Баклер, ловя равновесие, поклонился публике с высоты пирамиды и продекламировал театральным тоном:
Селандина в расшитом блестками платье прошлась перед публикой и показала зрителям огромный кремовый торт:
Давай скорей ныряй за борт! Перед тобой желанный торт!
— Давайте поживее, у меня спина разламывается! — рявкнула Дубрябина с притворной мукой в голосе.
Баллау отвесил барсучихе изысканный поклон:
— Не извольте, мадам, беспокоиться. У меня от вас уже который год голова разламывается, не то что спина! Замрите и не шевелитесь. Малькольм, ты готов?
— Я, значится… готов отсюдова прыгнуть дотудова!
Баллау забил задней лапой в небольшой бубен:
— Дам и зрителей со слабыми нервами просят покинуть зал!
Подскочив, Фырк дернул Дубрябину за ее куцый хвост:
— А ну живей!
А-а-а-а-а-а-а-а-ах-х-х-х-х-х-х!
Дубрябина попыталась выпрямиться, и пирамида рассыпалась. Раздался взрыв хохота: комедианты лежали на земле, притворяясь, что они без сознания, а у Баклера мокрая тряпка повисла на носу. Он стал делать плавательные движения:
— Ура, готово! Ой, кто-нибудь, это самое… помогите, не то утону. Я плавать не умею!
Селандина выбежала с тортом вперед и закричала своим прелестным голоском:
— Ах, звери добрые, спасите! Не допустите, чтобы бедный Малькольм утонул, не отведав честно заработанного торта!
— Не боись, прекрасная дева, я спасу этого несчастного, ибо ныряю как рыба, а плаваю как топор! — Баллау поспешил на помощь Баклеру.
Селандина споткнулась и изящно упала. Торт вылетел из ее лап, и Кастерн поймала его как раз в тот момент, когда Баллау снял с носа Баклера тряпку и торжествующе помахал ею:
— Спасен, спасен!
Развевающаяся в воздухе мокрая тряпка ударила Кастерн по носу. Она выпустила торт, тот шмякнулся на голову Баклера, и крем залепил ему всю мордочку. Публика попадала от хохота, держась за бока, а Баклер раскланялся:
Сидя в последних рядах, Феллдо вместе со всеми следил за представлением. Внезапно Баркджон заметил, что его сын сидит рядом:
— Вот это да! Феллдо, откуда ты, сынок?
Не сводя глаз с комедиантов, Феллдо улыбнулся и захлопал:
— Я тут все время сидел. Смешно, а? Когда кто-нибудь на твоих глазах грохается об землю, сразу на душе веселей, правда, папа?
Бром не спускал глаз с Феллдо. Веселое расположение духа, в котором тот пребывал, не на шутку удивило мышонка. Он прилег спать около костра, рядом с Кейлой и Туллгрю. Лежа на земле, все трое смотрели на мириады звезд, усыпавших бархатный шатер ночного неба.
— Феллдо что-то задумал, — вполголоса сказал Бром выдрам. — Поручиться не могу, но, похоже, у него созрел какой-то план.
Кейла приподнялся:
— Странно, мне самому так показалось сегодня вечером. Уж больно Феллдо нынче любезный — явно что-то скрывает. А ты, Туллгрю, ничего не заметила?
— Ты про Феллдо? Да, что-то он нынче всем лапы жмет и по спине хлопает, а сам все ухмыляется, как слабоумная лягушка. Обычно он мрачноватый.
Бром прислушался к тихому потрескиванию догорающего костра.
— Слушайте, мне это вовсе не нравится. Знаете, что я решил? Завтра пойду за ним и посмотрю, что он задумал. Может, составите мне компанию?
Кейла и Туллгрю молча кивнули. Бром сжал их лапы:
— Отлично. Как только рассветет, садимся ему на хвост!
На месте догоревшего костра едва заметно мерцали уголья. Баллау и Дубрябина негромко храпели в повозке. Ночь была тихой, лагерь мирно спал. Один Феллдо не ложился. Он сидел, прислонившись к скале, и обдумывал план действий.
35
Заря окутала Полуденную долину золотистой дымкой. Мартин, не привыкший спать в постели и под крышей, встал рано и вышел из дома. Оттого что на боку не было привычного меча, Мартин чувствовал себя неудобно. Он побродил по поселку, дивясь красоте и обилию произраставших здесь цветов и плодов, что говорило о трудолюбии жителей, и присел у водопада, где от воды тянуло приятной прохладой. Водопад ниспадал в маленькое озерцо, настолько прозрачное, что в его хрустальной глубине можно было рассмотреть лениво скользящих окуней и плотвичек. Юный воин вгляделся в свое отражение. Глубокие царапины на щеках еще не зажили, и мордочка заметно осунулась, но волевые челюсти были плотно сжаты, а в глазах, смотревших на него из бегущей воды, на которую падала тень от ветвей деревьев, читалась непреклонная решимость. Мартин не удивился, когда сзади к нему подошла Арья. Положив лапы ему на плечи, она стала рассматривать его отражение в воде.
— Ты рано встаешь, Мартин.
— Мне не спалось, но, как я вижу, ты тоже встала рано.
— Да, мне нужно было поговорить с Болдред. Я просила ее поискать Брома. Что с тобой, Мартин? Тебе у нас не нравится?
— Здесь очень красиво.
— Но ты должен вернуться в Маршанк?
Мартин бросил в озерцо камешек и стал смотреть, как он тонет. Сев рядом, Арья погладила его по лапе.
— У тебя с моим мужем есть много общего. Воин и миролюбец, вы идете разными путями, но оба упрямы и непреклонны. Без таких зверей нашему миру не обойтись. Роза говорила мне, что у Бадранга остался меч твоего отца. Ты должен вернуться, чтобы отнять у него этот меч?
Мартин встал и помог подняться Арье.
— Да, этот меч принадлежал моему отцу, Люку Воителю. Я поклялся ему клятвой воина, что никому не позволю отнять его у меня. Когда Бадранг отобрал мой меч, я был совсем малышом, но с тех пор прошло много сезонов, и теперь я в силах вернуть его. Понимаешь, я должен сделать это и уничтожить рабство в Маршанке.
Мартину показалось, что в глазах у Арьи сверкнули слезы.