Мартин Заландер непрерывно удивлялся и снова и снова размышлял, как же стал возможен столь плачевный факт, что недуги эпохи не остановились у границ республики, духовному и нравственному развитию которой он споспешествовал со всею искренностью. Но это все же было кое-что другое, а не те сугубо материальные деловые вопросы, по поводу которых он некогда говорил этим людям правду.
Сердце его поистине пребывало в печали, что оказалось кстати, потому что теперь, ложась спать и под гнетом этих огорчений тяжело вздыхая, он мог назвать жене причину, коли она спрашивала. Впрочем, «прекрасная страсть» втайне тоже угнетала его, но покуда не смела выбраться наружу.
XVI
Воскресным утром, когда умолк звон колоколов и неожиданно наступила приятная тишина, Мария Заландер взяла в руки книгу. Она была дома одна и в такие минуты, предоставленная самой себе, погружалась в спокойные размышления. Словно дышала свежим воздухом, пахнувшим в открытое окно.
Сейчас, правда, она сидела одна недолго. С недавних пор муж запретил запирать входную дверь, это-де аристократическая манера, антидемократичная и оскорбляющая народ недоверием, хотя отмечалось все больше случаев, когда многочисленные бродяги прокрадывались в дома и уносили из чердачных каморок отложенные по грошам деньги служанок. Однако по выходным дням воры этим обычно не занимались, лишь в самом начале у г-на Заландера в такую пору стащили из передней новенький зонтик. Сегодня воскресный покой его супруги нарушил неловкий стук в дверь комнаты. Она пошла открыть — на пороге стояла г-жа Амалия Вайделих. В руках она держала сборник псалмов и белый носовой платок, по обычаю сельских женщин аккуратно сложенный.
— С вашего позволения, — сказала она, — и доброго вам дня, госпожа сватья!
— Ах, госпожа сватья! — удивленно воскликнула г-жа Мария. — Давненько не виделись! Вы наверное запоздали в церковь?
— Да нет, в церкву я бы вовремя поспела, но потому как на буднях отлучиться не могу, тем более что и возраст себя оказывает, а отдыхать недосуг, вот и сказала себе по дороге: обойди-ка нынче церкву стороной и навести почтенных сватов! Обычно я хожу в одну из городских церквей, где завсегда полно народу, и очень интересно, и люди цепляют к скамьям свои визитные карточки. Но сегодня, подумала я, можешь пропустить, один-то раз не в счет, проповеди никто не остановит, они ведь ровно источники, по воскресеньям живая водица льется по-прежнему! Хотя вообще она, конечно, пользительна, любезная сватьюшка! Пускай я не всегда толком разумею, что к чему, потому как я женщина неученая, но поступаю этак ради сыновей, они-то господа образованные! Негоже, чтоб люди говорили, мол, их маму не увидишь на ученом богослужении! Они такого никак не заслуживают! Но мать все ж таки есть мать! И когда с кафедр толкуют про Бога, у которого нету ног и который нас лично не знает, а нам все ж таки должно гордиться, что мы дети Божии, то я в это не шибко вникаю и с еще большим благоговением читаю со всеми вместе «Отче наш». Тут уж я лучше смекаю, любезная госпожа Заландер! Ведь я, не в пример Господу, начинаю чувствовать усталость в ногах.
— Посему садитесь же наконец, голубушка, вот удобное мягкое кресло! Не хотите ли снять вашу роскошную шляпу? Кто ее смастерил?
Этими словами Мария Заландер пыталась оттеснить горькое чувство, вызванное нежданным появлением матери близнецов: по выражению лица и по речам Амалии Вайделих она заключила, что та не в столь хорошем расположении духа, как раньше. Амалия села, бережно расправив платье.
— Шляпу? — переспросила она. — Модистка ее сделала, Меркль, но шляпа вышла чересчур красивая и чересчур дорогая, для меня теперь уже не подходит! А снимать я ее не стану, больно муторно сызнова на место прилаживать! — С минуту она в свою очередь смотрела на сватью, потом похвалила: — С вами-то все хорошо, вы ничуть не меняетесь! А муженек ваш как поживает? Он дома?
— Муж с утра пораньше отправился на прогулку, а сейчас, верно, в конторе, пробудет там час-другой. А что поделывает ваш супруг, господин Вайделих? Надеюсь, он здоров?
— Слава Богу, здоровьишко сносное, работа не дает ему спуску, на ногах держит, только вот не щадит он себя и жалуется иной раз, что ничегошеньки ему неохота. Что ж, всяк в свою долю! Мы, к примеру, не знаем, что с нашими сыновьями творится; по правде говоря, я и пришла узнать, может, вам больше известно про детей и про то, что происходит.
— Что значит «происходит»? — спросила г-жа Мария, не просто с удивлением, но почти с испугом.
— Да ведь что-то не иначе как происходит или уже произошло. Сыновья наши, которые, увы, мало нуждаются в наших советах, заглядывают к нам очень редко. Прежде, бывало, заходили вдвоем, а теперь вроде как избегают один другого, а ежели ненароком встренутся у нас, то говорят не больно много, и один либо другой спешит поскорей уйти. Когда же приходит один из них — а этак продолжается уж полгода с лишком и спросишь про его брата, ответ завсегда одинаков: «Не знаю, не видал я его! Мы вообще в последнее время редко встречаемся!» И Исидор этак твердит, и Юлиан тоже! Но ведь оба здесь, в городе, делами занимаются, каждую неделю раза два-три поневоле слышим, что их видели там-то и там — то, а стало быть, они наверняка встречаются и незачем им твердить, будто они ничего друг про друга не знают. Вот мы с мужем и подумали, что господин Заландер с женою, поди, скорее знают от дочерей, что происходит, в конце-то концов навряд ли что-то опасное, не то бы нас все же известили! Ну, потому я нынче и не пошла в церкву, а направилась прямехонько к вам.
С минуту г-жа Заландер удивленно молчала, одновременно обдумывая, стоит ли поведать сватье об отчасти сходном поведении дочерей. Пожалуй, лучше просветить обеспокоенных родителей на сей счет, пусть они узнают о том, что им определенно вовсе неведомо.
— Наши дочери, — сказала она, — об этих вещах ничего нам не говорили, вероятно, потому, что сами о них не знают; в последнее время мы лишь порой слыхали от обеих, что мужья часто бывают в отлучках.
— Конечно, оно и неудивительно! — вставила Амалия Вайделих. — Это не секрет, при их-то работе! А больше жёны ничего не знают?
— На сей раз нет, то бишь по крайней мере об этом обстоятельстве не знают.
— Как это «на сей раз» и «об этом обстоятельстве»? А в другой раз знали, так, что ли?
Мария сразу ответить не смогла, и сватья уже более возбужденным тоном продолжала:
— Скажите начистоту, без утайки! Видите ли, мы говорили и о том, нет ли там семейной ссоры, супружеской размолвки или другого чего, может, молодые жены тоже подчиняются обстоятельствам или чем недовольны и портят мужьям жизнь дома? Вы не обижайтесь, сватьюшка, есть примеры тому, как две сестры, вышедши за братьев, держатся заодно, охотно вступают в сговор, коли дома нет мира, и способны все поставить с ног на голову! Я вовсе не утверждаю, будто и здесь обстоит так, просто хочу разобраться!
После очередного краткого раздумья Мария Заландер решила, что пришла пора говорить не обинуясь и помочь ей разобраться.
— Видите ли, любезная сватья, — сказала она со спокойной серьезностью, насколько это было возможно при душевном ее волнении, — там безусловно не все в порядке, вы совершенно правы. Сейчас я хочу лишь рассказать, что совсем недавно у нас с дочерьми обстояло примерно так же, как у вас с сыновьями. Они перестали появляться у нас, будто умышленно избегая родительского дома, а когда мы наконец это заметили и не могли взять в толк, то услышали от третьих и четвертых лиц, что они и между собой не общаются и робеют встреч. Тогда мы с мужем поехали к дочерям и немедля призвали обеих к ответу.
— И что же? В чем было дело?
— Мы застали обеих дома одних, в большой печали; каждая тосковала по родителям и по сестре, но не смела их повидать, при всем желании. В тот же день мы снова свели их вместе и помогли справиться со странной ситуацией, насколько сумели.
— Но в чем же было дело? Это касалось моих сыновей? — спросила нетерпеливая прачка.
— Раз уж вам хочется знать, скажу; может быть, это кое-как уладит заблуждения или недоразумения и поможет всем разобраться в себе самих. Мои дочери пожалели о своем замужестве и стыдились одна другой, оттого что сообща долго и упорно совершали означенную ошибку, и стыдились нас, оттого что мы не слишком одобряли их замужество!