– Нет, вы не должны, Танкред. – На грозную леди было страшно смотреть – она имела свое мнение и не считала нужным это скрывать. Барон не смог сдержать усмешки от проказливой мысли, что, будь ее воля, она бы сейчас немедленно поставила его самого в угол на зерно коленями, заперла на день в чулане или лично исполосовала всю спину плетью. – Дети, за мной. И нечего коситься на дедушку – избавить вас от уроков не в его власти.
– Да, Кэтрин, еще одно… – Барон остановил родственницу. – Позови сюда Харнета…
Леди Сесилия, баронесса Бремер, видела в свое высокое окно башни, как через замковый двор стремительно идет человек в длинной алой мантии и подбитом мехом темно-бордовом плаще. Узнав эту широкую, будто скользящую походку и невыносимые для нее черты, она вздрогнула. Словно почувствовав ее испуг, идущий внизу человек вдруг поднял взгляд к окну и посмотрел на нее. В следующий миг его внимание отвлек шум у ворот (раздались звуки рогов – должно быть, это в замок возвращались с охоты), он отвернулся, а еще через пару мгновений совсем скрылся из виду.
Леди так и стояла, глядя пустым равнодушным взглядом на нависшие над Бренхоллом тучи. Шел дождь. А на ее душе всегда было хмуро, и дело было отнюдь не в гнетущем недуге. Точнее, не только в нем. Конечно, лихорадка, бессонница ночью и удушливая дрема днем, странный озноб, настигающий ее всякий раз примерно в полдень, да еще несколько проявлений болезни заставляли ее чувствовать порой, будто она медленно умирает, как от проказы, но то, что творилось у нее в сердце, нельзя было сравнить ни с чем. Она ненавидела этот замок, его мрачные стены, грязный внутренний двор, снующих по коридорам слуг, походящих на тени. Она ненавидела свою башню, куда ее поселил супруг с лживыми словами: «Это все для твоего же блага. Чтобы ты была в покое, родная, и никто не мешал твоему выздоровлению». Когда людям говорят подобные слова, самое время бежать, не оглядываясь, – баронесса это знала, но ничего не могла поделать, и ей пришлось смириться. Ныне она обреталась в этой комнатке, где все уставлено дорогими и красивыми вещами, где множество платьев в сундуках и шкафах, где анхарские ковры и золотые блюда, где вино и фрукты. Даже канарейка в клетке… Хранн Великий, как же она ненавидит эту канарейку с ее неизменным до тошноты репертуаром – интересно, если ей в клювик воткнуть иглу, она запоет хоть немного по-другому? Все здесь было сделано, чтобы создать уют, но тем не менее это была тюрьма, откуда ее редко выпускают. Каземат на вершине башни, куда вход ведет даже не из коридоров донжона, а из внутреннего двора. Теперь это место так и называют: «Башня Баронессы»… Леди Сесилия ненавидела все это. Ненавидела Софи, кричавшую по ночам и бродившую по переходам замка, ненавидела детей, которые, шутя, стучали кочергой в стену – услышит ли их бабушка? Мелкие поганцы, она их превосходно слышала. Она знала многое из того, что родственники предпочли бы скрыть, она знала и такое, от чего многие пришли бы в ужас. Слуга Танкреда Харнет, вечно бормочущий себе под нос о каких-то убийствах. Олаф, угрожающий Конору жестокой расправой, если тот не вернет ему какой-то должок. Сам Конор, выпытывающий у стражников и Сегренальда Луазара пароли, чтобы, без сомнения, их потом продать кому-нибудь. Супруга Конора, Кэтрин, плетью бьющая до крови в чулане кого-то из детей. Сегренальд Луазар, вечно жалующийся и строящий заведомо обреченные на провал планы по освобождению «из плена» Танкреда, при непременном условии собственной печальной гибели, будто в подобном он видел некую романтику, страдалец и тупица. Об остальных и говорить нечего – настолько их чаяния и поступки мелочны и жалки. Благодаря системе дымоходов, которые походили на специально построенные слуховые коридоры и окна, леди Сесилия слышала всех. Всех, кроме него. Лишь Танкред молчал – все всегда происходило у него в голове, которая одновременно представляла собой мрачную кладовку различных тайн, темный закоулок, где он кого-то убивал, дворцовые залы, где он кого-то предавал, и поля сражений, на которых он кого-то с кем-то стравливал…
За спиной раздались звон ключей и скрип двери. Она так и не обернулась.
– Ты только вернулся в Бренхолл, Танкред, – холодно проговорила баронесса, продолжая невидяще глядеть в окно, – но ты видишь, что делает каждое твое появление? Они все боятся тебя, и я… – ее плечи вздрогнули, – тоже тебя боюсь.
– Дети не боятся меня, Сесил, – отпарировал барон. – Они любят меня, а я их.
– Дети еще ничего не понимают, – с болью в голосе сказала женщина, оборачиваясь к нему.