Глава 3
Черные крылья над черной водой
За 10 дней до Лебединой Песни
Черный берег. В лесу Утгарта
В предутренней полутьме шатра раздался негромкий щелчок. За ним последовало едва различимое шуршание, говорящее о том, что изящный механизм, спрятанный в ларчике с тонкой резьбой, ожил. Это было истинное произведение искусства, привезенное издалека и единственное в своем роде. Кто-то из невежд мог бы назвать предмет, стоявший на походном столике, часами, но он был бы прав лишь в малой степени. Другой, завидев, как крышка сундучка открывается, а на небольшом крутящемся постаменте выдвигается маленькая резная фигурка в виде птицы с длинной изящной шеей, предположил бы, что глядит на прекрасную дорогую игрушку вроде «танцующей пастушки». Третий, заслышав, как валик внутри механизма завертелся, приводя в движение рычажки, в то время как небольшие мехи начали нагнетаться, готовясь родить звук, назвал бы это музыкальной шкатулкой. И никто из них не угадал бы полностью, хоть все вместе они б и подошли к истине очень близко.
Маленькие трости, сокрытые в глубинах этого механического чуда, начали открывать и закрывать воздушные клапаны ряда тонких трубок, и в тишину шатра полилась мелодия. Любой неподготовленный слушатель тут же обозвал бы это резким немузыкальным шумом, но тот, кому принадлежала столь редкая и ценная вещь, считал птичьи крики, перемежавшиеся жутким шипением, наисладчайшим из всего, что могли бы сыграть барды и менестрели. Вырезанный из черного дерева лебедь открывал и закрывал клюв, крутясь на своем помосте, а хозяин шатра тихо лежал и наслаждался его голосом. Этот ларец, который передавался в его семье от отца к сыну уже восьмое поколение, назывался Виллаэ, что значит «Певучая шкатулка», и, по сути, являлся небольшим переносным орга́ном, подобные которому жители Ронстрада называют грубым словом «шарманка». Основными отличиями Певучей шкатулки от шарманок людей, помимо ее изящной формы, было то, что не нужно было крутить ручку, чтобы воспроизвести звук, а всего лишь завести ее ключом, настроив на определенное время, которое отмерялось крошечными песочными часами в сложном механическом чреве ларца.
Медленно, словно не желая просыпаться, в шатер проникало утро, и холодный свет лишь осторожно подглядывал в тщательно прикрытый плотным пологом вход. Богатая, но строгая обстановка шатра выдавала то, что его хозяин не только благородных кровей, но при этом является и военачальником: с роскошью ковров, пуховых подушек и драгоценным собранием вин в глиняных бутылках, расставленных на специальном стеллаже, соседствовали карты и планы, расстеленные на походном письменном столе. На стойках располагалось боевое облачение: невиданные для жителей Ронстрада латы и оружие. Если сильно напрячь зрение в темноте, то можно было различить множество бумаг и документов, подписанных: «Ал Неллике Остроклюв, саэгран Дома Черного Лебедя, милостью лорда Найллё Тень Крыльев». И правда, здесь обитал Страж Дома, главнокомандующий войсками Черного Лебедя и доверенное лицо самого лорда.
В правом дальнем от входа углу шатра было установлено свитое из лозы и крытое мягкими, словно цветочный пух, одеялами ложе. Мужчина лежал на нем с закрытыми глазами, хоть и не спал – он наслаждался мелодией, льющейся из Виллаэ, и тонул в ней. Музыка эта горячила сердце саэграна, а пение Черного Лебедя отзывалось в его душе эхом. В такие мгновения он чувствовал свое с ним единство, ему казалось, что он даже начинает понимать птичий язык, что еще миг, и он сам вскрикнет по-лебединому, вогнав в безысходный ужас и врагов, и своих подчиненных. Ведь недаром его предки были одной из тех семей, которые основали их Дом и которые научились призывать Черного Лебедя. Но власть досталась другому роду – истинная несправедливость, как считал саэгран.
Наслаждаясь музыкой, Неллике в очередной раз за последние богатые на события дни с удовольствием отметил все преимущества стоянки лагерем на враждебной земле перед расположением в поселении Дома, что выражалось хотя бы в том, что лорд Найллё Тень Крыльев находился в данный момент на значительно большем расстоянии, чем расстояние, которое ноги его главнокомандующего способны прошагать для утреннего доклада. Посему Остроклюву не придется, скрипя зубами, выслушивать очередную порцию недовольства, которую глава Дома привычно изливал с утра на окружающих, – хвала милосердной Тиене, сегодня это будет не он, Неллике.