Он запер на ключ ящик письменного стола и дверь кабинета. Сунул ключи в карман и молча удалился.
Вернулся еще более довольный и возбужденный: он выпил черного кофе, две рюмочки коньяку, поговорил с Като по телефону. Она оказалась дома.
Заведующие отделами сидели в приемной.
— Минуточку, товарищи! — любезно сказал Шниттер и пригласил к себе Доминича.
— Ну? — спросил он. — Читали? Чье письмо у вас в руке?
— Пюнкешти.
— И что вы скажете?
— Возмутительно!
— Что?
— Письмо. Самое возмутительное из всех — письмо Пюнкешти.
— Да будет вам! Совершенно естественное явление. А вы испугались! Прошу вас, милый друг, сходите в это или в следующее воскресенье к Пюнкешти. Он приглашает меня. Но вместо меня сходите вы и потолкуете с ним, с ними… У него ведь по воскресеньям всегда целое сборище. В завтрашней передовице вы найдете все, что должны сказать этим честным, но заблуждающимся рабочим. Можете добавить и то, что я вам сейчас скажу. Слушайте внимательно. Лучше всего, если даже запишете для памяти. То же самое можете использовать и в союзе и в других местах. Я, вернее мы, хотим создать новую Венгрию. Индустриальную, такую, где рабочие будут хорошо зарабатывать и иметь права. Венгрию — владелицу, быть может, даже небольшой колонии — словом, прогрессивную страну в западном смысле этого слова, с социалистическими представителями в парламенте. Эта мировая война — можете сказать ему, им, всем — только коротенький эпизод! Незначительный! Роли он не играет! После него процесс развития, который с избирательным законом Тисы хоть и не совершенно, но все-таки сдвинулся с мертвой точки, пойдет вглубь, вширь и гораздо более энергично. Парламент — та архимедова точка, встав на которую мы с помощью рычага всеобщего избирательного права превратим эту полуфеодальную страну в буржуазно-демократическую. О каком особом пути может сейчас идти речь? Сейчас, во время мировой войны?! Да и вообще? Спросите их. И скажите, что в Венгрии в профессиональных союзах состоит меньше полпроцента населения. Этого никому не следует забывать! Скажите Пюнкешти: мы сожалеем, что он не хочет читать «Непсаву». Мы хотим, чтобы он был нашим читателем, но даже ради этого не можем рисковать газетой. Поняли, что я сказал, или повторить?
«Какие ослы!» — добродушно подумал Шниттер, и это относилось не только к Пюнкешти, но и к Доминичу. Шниттер был убежден, что он лучше всех знает, что и как надо делать. Он был растроган и тем, как разумно, целеустремленно и осторожно заботится о судьбе трудящихся и страны, которая достойна истинного прогресса. Даже такие письма не оскорбляли его, тем более что их было немного. Он готов был перетерпеть подобные несправедливости. Такова, очевидно, участь социал-демократического лидера: приходится иногда терпеть и от своих товарищей!
Доминич заявил, что он все хорошо запомнил, но Шниттер снова медленно и с расстановкой повторил свои положения. Потом протянул руку, опять назвал Доминича «уважаемым другом» и отпустил его.
— Дядя Лисняи, полосы!
И минуту спустя он вместе с заведующими отделами весело составлял утренний номер газеты. Дело шло быстро, чуточку задержал только заведующий социально-экономическим отделом. В этот день «Непсава» должна была поместить по его разделу два траурных сообщения. Шниттер начал их читать:
«Директор Венгерского аграрного банка с глубоким прискорбием сообщает, что барон Петер Четеи Херцог, депутат верхней палаты…»
— А банк регулярно присылает нужную сумму? — спросил Шниттер.
Заведующий социально-экономическим отделом кивнул.
— Столько же, как и остальным газетам?
— Столько же.
— Покойник пройдет! — санкционировал Шниттер траурное сообщение. — А этот?
— Йожеф Хивеш, генерал-директор трамвайной компании БКВТ. Эти пока еще ни гроша не присылали. Только сейчас внесли пятьсот крен.
— К черту этого покойника! — и Шниттер щелчком отбросил некролог.
— А как же пятьсот крон?
— Пусть бухгалтерия их заприходует.
— А если потребуют возврата?
— Не потребуют. Больше того, мы даже нападем на БКВТ. В конце концов дорогие трамвайные билеты бьют по карману всех рабочих. Покойников больше нет? — спросил Шниттер.
— Тридцать восьмой официальный список главного командования о потерях на фронтах, — доложил самый молодой из заведующих.
— Длинный?
— Длинный. Две тысячи девятьсот семьдесят восемь имен.
— Сколько же вышло?
— Две с половиной полосы петитом.